Ринат Валиуллин - Алмазы для Бульварного кольца

После проводов жены для Олега опять продолжились рабочие будни на АН-12. Запорожцы, вместе с другом Серегой Погодько, уехали на родину, и теперь он уже летал с прибывшим в Анголу несколько дней назад экипажем из Джанкоя. Серегу, который вскоре после приезда домой собирался заехать в Москву, к родственникам жены, Олег нагрузил небольшой посылкой для Лизы и парой писем.

Как-то на аэродроме в Луанде один кубинец-лейтенант попросил Олега прихватить его с собой в Менонге. Там его должны были встретить, чтобы доставить до бригады к полковнику, у которого лейтенант служил адъютантом. Кубинцам советские летчики никогда не отказывали, всегда шли навстречу. Но, как на грех, адъютант вез своему начальнику две бочки спирта, по двести литров каждая. Многие кубинцы учились в СССР, и там наши соотечественники научили их не только командовать войсками, но и пить чистый либо разбавленный водой спирт. Казалось бы, большой тайны в том, как сделать из 90-градусного медицинского спирта водку, никогда не существовало и существовать не могло. Однако секрет все-таки был: чтобы разбавленный напиток не становился неприятно теплым от происходившей в стакане простейшей химической реакции, его на несколько секунд нужно было прикрыть ладонью. Знавший эту небольшую хитрость демонстрировал окружающей его компании неофитов свой богатый жизненный опыт и знание законов сурового советского общежития. А уж умевший без единой гримасы на лице выпить полстакана чистого спирта, занюхав его коркой (желательно черного) хлеба, пребывал у прошедших Союз «кубашей» что в Анголе, что у них на родине в непререкаемом авторитете.

Командир корабля Евгений Листов, Женя, молодой двадцатишестилетний парень, успевший до Анголы полетать в воюющей Эфиопии, когда Олег доложил ему о кубинце, моментально просек ситуацию и принял мгновенное решение. Он попросил Олега не спеша и доходчиво объяснить «компаньеро», что если бочки залиты под завязку, то на высоте пробку от повышенного давления обязательно выбьет и весь спирт разольется по салону. Мало того, что это расточительно, но в воздухе еще и очень опасно. Поэтому, говорит командир, обращаясь к генеральскому адъютанту, придется от каждой бочки по чуть-чуть отлить, чтобы между спиртом и пробкой была воздушная подушка.

– Много? – спросил испуганный кубинец, уже предвидя нагоняй от начальства.

– Нет, примерно вот столько. – Женя жестом, которым рыбаки показывают, какого карася или щуку они изловили, продемонстрировал чуть не поседевшему от ужаса лейтенанту примерное расстояние, которое должно разделять поверхность спиртовой массы от закрывавшей бочку пробки. Получилось сантиметров двадцать, даже, как говорят украинцы, «с гаком» от каждой емкости. Учитывая общий объем в четыреста литров, экипажу и техникам отряда АН-12 достались две 20-литровые канистры спирта.

В выходные был организован грандиозный коллективный сабантуй. С субботы на воскресенье, целые сутки, в отряде АН-12 невозможно было встретить практически ни одного трезвого человека. На тех немногих, кто по какой-либо причине, в том числе и по долгу службы, вынужден был воздержаться от возлияний, смотрели с удивлением и искренним сожалением. Все объяснялись друг другу в любви и дружбе и потом еще очень долго вспоминали этот день. Одним из самых ярких впечатлений вечера для всех стал кардинально преобразившийся образ старшего штурмана Васильича, замсекретаря «профсоюзной» организации отряда. Будь он лет на 30 моложе, в школе ему непременно дали бы характеристику, типа: «пионер – всем ребятам пример». За исключительную субтильность и худобу, узкое продолговатое лицо и длинный греческий нос его иногда за глаза называли «наш Бухенвальд». Он был исключительно положительным и исполнительным человеком, строгим и правильным и ни разу никем не был замечен не только за рюмкой-другой перед ужином, так сказать, для аппетита и на сон грядущий, но даже за стаканом местного пива в руке, когда по субботам военная миссия иногда устраивала пивной день для советских спецов. Здесь же Васильич явно перебрал дармовой забортной водицы, нежданно-негаданно обрушившейся на отряд. Он весь вечер перемещался по коридорам, словно тонкий, болтающийся шнурок и заглядывал то в одну «отдыхавшую» компанию, то в другую, почти обреченно принимал из рук коллег очередную чарку сорокаградусного веселящего зелья и продолжал свой путь дальше. С промежутками в пару минут (и это в течение добрых трех часов, пока он, наконец, не утихомирился!), штурман произносил одно и то же почти философское восклицание, которое, как ему казалось, исчерпывающе определяло все происходящее с ним и с вверенным ему и командиру коллективом: «Ребята, я худею!..»