Назир Сафаров - Гроза

Но эти предосторожности были уже излишни. Дети не знали, что пока они искали ключ, мать уже возвратилась домой и, догадываясь о их затее, спряталась в комнате, где находился заветный сундучок.

Сундучок тетушки Рисолат открывался в три поворота ключа. При первом повороте в замке звенел колокольчик, при втором повороте колокольчик звякал два раза, при третьем повороте колокольчик звякал три раза, и крышка сундука поднималась.

Хумор каждый раз, когда приходилось залезать в сундучок, вздрагивала при повороте ключа. Ведь замок как бы оповещал всех: «В сундучок залезли воришки, ловите воришек!» Но что поделаешь, если Хумор так любила и халву и сладкие шарики, начиненные абрикосовыми ядрышками. Не забывала она прихватить и золотистого навата — сахара в кристаллах, который любил Хатам.

На этот раз не успел замок звякнуть дважды, как раздался грозный голос Рисолат:

— Так вот вы где!

Хатам так растерялся, что сразу же убежал, оставив Хумор на месте преступления. Она попалась с поличным. С тех пор матушка Рисолат стала привязывать ключ к своим волосам.

Вспоминая все это, Хатам и не заметил, как миновал страшную горную промоину. Он словно вышел из темноты к свету, почувствовал себя легко и свободно среди обширной, гладкой, освещенной луной степи. К тому же — светало. Дышалось глубоко, полной грудью. Вскоре показались холмы Дехибаландской возвышенности. На радостях Хатам заговорил, обращаясь к ослу:

— Ну вот, почти добрались. Давай, веселее перебирай ногами. Теперь ты видел осла Джаббаркула-ата. Он чем-то похож на своего хозяина. Крестьяне говорят, что если животина похожа чем-то на своего хозяина, то это к счастью, а если не похожа, то скоро сдохнет. Однако хорошо, что ты не похож на своего Додхудая. Не приведи господи! Вот видишь, мы и добрались до Дехибаланда. Светает. В этот час нам нельзя будить и тревожить твоего хозяина. И Ходжа-бобо я тревожить не буду. Значит, давай-ка пойдем мы к роднику. Да… Оказывается нелегко пахать землю и сеять пшеницу. Надо, оказывается, помнить об этом, когда мы уминаем я — готовый хлеб, а ты ячмень. Оказывается, пока пшеница становится пшеницей, а потом и хлебом, много приходится употребить труда и усилий. Но дехкане все выдерживают. Иначе нечего было бы есть ни ослам, ни людям. Вот только бы весна в этом году выдалась благоприятная. Пошли аллах удачи каждому хлебопашцу. Да… в поте лица вспахали мы сегодня землю. К тому же и дорога нелегка. Но все равно ничего плохого с нами не произошло. Сейчас умоемся в роднике — и всю усталость снимет как рукой. Если бы у меня спросили, кому всех лучше на свете, я показал бы на этих рыбок, что кишат в хаузе. Никаких у них нет особых забот, разве что покормиться. Видишь, едва завидели нас и выстроились словно войско головами в одну сторону, а хвостами в другую. Все двинулись в нашу сторону, жалко, что нет у нас ни кусочка хлеба, а то бы мы их сейчас покормили.

Привязав осла к дереву, Хатам с наслаждением умылся водой из родникового хауза. Вода была ледяная, поэтому каждый раз плеская воду себе на лицо и черпая ее пригоршнями, чтобы облить и голову, Хатам крякал и восклицал: «Ух! Эх! Ну и вода! Холодная, а жжется словно огонь…»

Вдалеке перекликались дехибаландские петухи.

«Не зря их называют, оказывается, вестниками зари, — думал Хатам. — Теперь черед за ослами. Я слышал, что и ослы любят реветь в эту пору».

И действительно, будто угадав мысли Хатама, вдалеке заревел осел. Тотчас ему ответила и его животина, привязанная к дереву.

— Ну, теперь черед муэдзинов, вскоре закричат и они, призывая правоверных к молитве… А вода-то как лед, лицо мое загорелось…

Рыбы играли, выпрыгивая из воды, толкались около Хатама, выпрашивая подачки, перепрыгивали друг через дружку.

— Не видите разве, что ничего у меня нет, — говорил Хатам, вытираясь поясным платком.

С минарета мечети имама Хасана, имама Хусана послышался призыв суфия на первую молитву. Хатам последний раз взглянул на рыбок, сел на осла и пустился в путь. Все больше прохожих, спешащих на утреннюю молитву, попадались ему навстречу. Хатам здоровался с ними, понукал осла, ударяя пятками о его мохнатые бока, а про себя думал: «Как только приеду, сразу же постучу в дверь. Если, к моему счастью, откроет Турсунташ, то, не разводя мелочного разговора, смело скажу ей сердечное слово: «Турсунташ, без тебя на этом свете мне темно, как в могиле». Посмотрю-ка, что она ответит?! Я ей скажу: «Не зная брода, не лезут в воду. Не думай о смерти, смерть безжалостна. Пока живы, мы должны действовать». Ну-ка, что она мне ответит?.. А потом я скажу: «Если хочешь, уйдем из этого дома. Как бы с тобой не стряслась такая же беда, что и с Хумор?..»