Димитр Кирков - Проклятая земля

Паша захрипел и стал ничком оседать, Абди-эфенди повалился на него, и в ту секунду, пока оба падали, он вдруг очнулся от оцепенения, вызванного пережитым ужасом. «Все, теперь тебе конец!» — зазвучал в его ушах голос, рожденный годами службы и повиновения. По закону за любое неосторожное прикосновение к эмиру виновный лишался десницы. А тут дело касалось посланца самого султана! Как ни ненавидел его Абди-эфенди, как бы ни желал его гибели, он и думать не смел о том, чтобы поднять на него руку.

— Эй, паша! Паша-эфенди! — позвал он, слегка дотронувшись до головы несчастного. Голова откинулась, и изо рта хлынула струя густой крови. И пока радость мщения боролась с привычным для писаря страхом, раздался в ушах все тот же голос: «Прячь тело! Спасайся!»

Абди-эфенди спрятал кинжал, засунул зеленую чалму в пояс паши и потащил труп в тоннель. Голова паши билась о комья священной земли, писарь пыхтел от натуги, ноги его скользили, чувяки от и дело падали, и писарь слишком поздно услышал скрип подъехавшей повозки. Она была запряжена брыкливым мулом, к которому жался в сумерках большеголовый селянин, тот самый поп, что подбивал других не выходить на повинность. Абди-эфенди был с ним знаком и даже как-то заходил к нему во двор испить водицы. «Нашел время, свинья, ковыряться в земле! Он все видел! Это конец!» — молнией сверкнула мысль, и, бросив ноги паши, он обнажил кинжал. Но нужно было поступить хитрее, так как поп, почуяв неладное, быстро загородился животным и, глядя поверх его спины, пробормотал:

— Не надо, эфенди! Я только…

Однако Абди-эфенди, не слушая оправданий, стал обходить мула, поп попятился в обратную сторону, и, поменявшись местами, они уставились друг на друга, разделяемые костлявой спиной животного. Внезапно писарь, сообразив, больно кольнул мула кинжалом, телега прокатилась между ним и попом, и не успел большеголовый побежать следом, как эфенди насел на него сзади. Гяур оказался ловким и крепким, оружие полетело в сторону, и они, сплетаясь в клубок, покатились за ним следом и одновременно схватились за кинжал, только поп схватил рукоятку всей ладонью, а Абди-эфенди досталась ее самая малость рядом с острым лезвием, и ему было несподручно ни стиснуть ее, ни попытаться вырвать у противника. Он решил разжать его пальцы другой рукой, ослабил хватку, и, воспользовавшись этим, противник моментально подмял его под себя. В нормальных условиях правоверные чисто выбривали головы, но в подземелье на макушке у Абди-эфенди отросла длинная щетина, и, вцепившись в нее, поп резко вывернул ему шею. Абди-эфенди почувствовал, как в горло уперлось теплое ребро попа, сделал усилие, чтобы освободиться от него, но страшная боль пронзила всю руку до самого плеча, и она бессильно упала на землю.

— Погоди, поп… — простонал он, но большеголовый расслышал хруст сухожилий и костей и понял, что писарь отрезал себе пол-ладони. Если оставить его в живых, пощады не будет! Морщась, поп крутанул кинжал. Абди-эфенди немного посучил ногами и затих.

Потом, вернувшись домой, поп долго замаливал случайный свой грех. А тогда он быстро подтащил труп паши к телу Абди-эфенди и бросил кинжал так, чтобы он лег между ними. Затем, шепотом уговаривая мула, он подогнал свою повозку и засыпал их привезенной землей. Притоптав кучу, он раскидал вокруг землю захваченной из дому лопатой и погнал мула через темное поле. В эту первую ночь после пожара у оставшихся без имущества и крова жителей холма было слишком много забот, и если кто и заметил поздно возвращавшегося с работ селянина, то никто не запомнил его и, к счастью, никто не вспоминал и потом, когда заговорили о том, чем кончилось богоугодное дело Юсефа-паши.

Давуд-ага скрывал внезапное исчезновение хозяина только до утра. Еще ночью он понял, что случилось что-то недоброе, встревоженно захромал по конаку, но только с Фадилом-Беше поделился своими опасениями. Он послал его в обитель дервишей, потом к янычарам, но стражник вернулся ни с чем. На рассвете, закусывая от боли усы, он вскочил на коня и сам обыскал весь холм. Народ уже трудился на засыпке варварских развалин, в мечети громко перекликались плотники, на пепелищах и улицах следов паши открыть не удалось. Давуд-ага поскакал к Элхаджу Йомеру, но сердар не принял его, янычары, будто назло, беззаботно веселились во дворе. Досадуя на бесплодность усилий, Давуд-ага растерялся, не зная, что предпринять. Ворота казармы распахнулись, на улице показалась группа янычар, по-двое несущих привязанные к шестам туши забитых баранов. Впереди с саблей наголо щеголевато шагал офицер. Давуд-ага торопливо спешился и прижался к забору, чтобы случайно не оказаться на пути несущих мясо янычар, ибо тогда его бы не спас от виселицы и сам Юсеф-паша.