Димитр Кирков - Проклятая земля

Стражники коршунами налетели на села, сгоняя народ. Юсеф-паша приказал рубить головы за малейшее неповиновение, и всадники метались от лачуги к лачуге, выгоняя оттуда людей, псы давились лаем, зубы их сверкали в темноте, дворы наполнились мычанием скотины, руганью и свистом бичей, к городу потянулись вереницы несчастных, но из десяти человек девять исчезали в темноте и скрывались в зарослях растущей по берегу конопли, где отсиживались, чутко вслушиваясь, не смолкнет ли где рядом хор лягушек, не блеснет ли лезвие ятагана.

Ночью в котловане возле полей Нуман-бея и в наполовину засыпанном амфитеатре вспыхнули факелы. Стражники держали их над головами, часто сменяя затекшие руки и покачиваясь от бессонницы, в мутном свете нельзя было разобрать, кто работает, а кто бездельничает, время от времени надсмотрщики врезались в толпу, отвешивая оплеухи направо и налево, слышались стоны, уставшие люди были раздражительными и злыми.

Юсеф-паша всю ночь тоже провел на ногах, и, наверное, ему это далось труднее, чем другим, поскольку он не спал и предыдущую ночь. Стоя на площадке пятиугольной башни, он поглядывал на сонный муравейник внизу и размышлял о делах, беспокоивших его на холме. Хотя восстановление мечети Шарахдар еще не завершилось, нужно было как можно скорее вводить Инана в таинство, дабы свыкся он с земным мраком и небесным озарением, набрался бодрости и твердости к тому времени, когда в одну из ближайших пятниц состоится церемония приобщения храма к религии и вере. Нужно было спешить и из-за Абди-эфенди. Он продолжал скрываться, а значит — бунтовать, надеясь заставить пашу изменить свою волю после того, как каким-то образом ему удастся вырвать у него сына. Без надежды его упорство потеряет смысл. На одной лишь ненависти ему долго не продержаться, в конце концов писарю придется сдаться. Юсеф-паша не сомневался в его поимке, не боялся его, но считал разумным очистить дорогу для дел своих даже от мелких камешков. «Правильно говорят: убей надежду, дабы ничто не мешало тебе!» — повторил он про себя и, склонившись, негромко крикнул. Невидимый Давуд-ага откликнулся откуда-то из кустов, и паша успокоился. Его охрана была начеку, люди не расслаблялись, но им требовалось подкрепление. Народ тоже нужно было щадить, ибо за одну ночь работу было не кончить. С высоты он видел тени шатавшихся от усталости, падающих и с трудом поднимающихся на ноги людей, побледневшие с приходом рассвета огни факелов, и как только стражники принялись дружно гасить их, Юсеф-паша отпустил людей отдыхать до обеда.

Сам он лег не сразу. Вызвал к себе Элхаджа Йомера и попросил у него помощи. Сердар долго раздумывал, пытался выкрутиться, но все-таки дал часть своих людей. Толстеющим от безделья янычарам сначала все казалось забавой, но за неделю они почернели от пыли, мечась между усадьбами беев и гяурскими селами. Трудно было отрывать народ от полей: те, кому настал черед исполнять повинность, скрывались, мелкие беи скандалили, поскольку сами нуждались в работниках. Давуд-ага, высохший как плеть, носился по округе, зверея от скрытого непокорства селян: однажды ему пришлось повесить отца и сына, которых он застал за ломкой колес у телеги. Введенные Абди-эфенди бирки отменили. Даже если кто-то поднимал на холм не сто, а тысячу грузов земли, никто его не освобождал. Кого бы ни схватили — мужчин ли, женщин ли, всех заставляли носить землю, перекидывать ее лопатами или трамбовать, и не одному человеку не удалось выскользнуть из цепких рук Юсефа-паши. Наибольшие притеснения выпали на долю городской бедноты, а сельским старостам было приказано, чтобы полдня население работало на холме, а полдня — на своих наделах, но при условии, что люди отработали положенное на бейских полях. Однако на деле получалось так, что вернувшиеся с повинности люди попадали в руки надсмотрщиков беев, и времени на жатву собственных полей не оставалось. И сил не оставалось. Люди сгибались под непосильным бременем, изворачивались и лгали, от усталости валились с ног; на поля высыпали и стар и млад, но дети и старики не управлялись с работой, поэтому при малейшей возможности селяне разбегались, и тянувшийся к холму поток редел. И чтобы он не поредел окончательно, стражники и янычары не слезали с коней, гонялись за людьми по всей округе, подстегивали и вздымали очередную волну, которая подкатывала к стенам, оставляла в амфитеатре очередной пласт и снова откатывалась к желтеющим полям.