Юлия Верба - Одесская сага. Ноев ковчег [litres]

СанСаныч заглянул к Беззубам как обычно, субботним утром. Снял пальто с тяжелым меховым воротником.

– А, не разувайся! – отмахнулась Ксеня. – Не в бане.

– Ну как же? – Саныч скинул сапоги, зашел в комнату и торжественно развернул пакет. В нем была тощая синяя курица.

– Ксаночка, ты не представляешь, как тяжело ее здесь достать. Медвежатина, оленина – пожалуйста! Крабы – не вопрос. Но курица… – он вздохнул. – Но ты же знаешь, ради тебя…

Ксеня надула губы:

– Ну не лучший экземпляр, скажу честно… но все равно похоже на чудо. Спасибо, я верила, что ты справишься!

СанСаныч тихонько сидел у окна и смотрел, как Ксеня, мурлыча под нос, колдует над бульоном.

– Ксаночка, ты уверена, что над ним надо все время стоять?

– А как же – отвернешься, и он тут же закипит. И все твои труды насмарку!

– Почему?!

– Бульон будет мутный, – вздохнула она, – а мутный бульон – это несмываемый позор. На Молдаванке так точно. – Ксеня аккуратно провела ложкой по краю, снимая намеки на шум – сероватую белковую пену.

– Ты иди, если занят, я тут часа на четыре прикована.

СанСаныч вздохнул. Он, огромный грозный глава эвакуированного комбината, сидел, как мальчишка в детском саду, сложив руки на коленки. И эти смешные шерстяные носки ручной вязки – точно как у Ваньки. СанСаныч подобрал под себя ноги.

– Ксаночка, я давно хотел спросить, но не ре- шался…

– Давай, любые вопросы, до обеда я совершенно свободна, – Ксеня оперлась попой о подоконник и сложила руки на груди.

– Ксаночка, я знаю, что намного старше тебя…

– Ну, бульон из тебя придется на два часа дольше варить. А других проблем что-то пока я не вижу, – улыбнулась младшая Беззуб.

– Ксения Ивановна Беззуб, – его командный голос внезапно соскочил в фальцет. Саныч покраснел. – Ксеня, выходи за меня замуж. Я так тебя люблю. Я тоже Ванечку хочу…

Ксеня смотрела на него и молчала. Это не было, как у папы с мамой – раз, и в самое сердце, не был лотерейный билет, как у Лиды, и не разгорающаяся страсть, как у Женьки… Она смотрела на Саныча в детских носках, с первой проседью на висках, на его узловатые огромные руки, которые он сейчас сжимал, и молчала. Он ей нравился. Очень нравился. С Санычем было легко – при всем своем серьезно-грозном виде он был невероятно нежным любовником и фанатично заботливым партнером. Ксеня считала важную схему… Потом вздохнула, опять сняла невидимую пленку на томящемся бульоне и присела возле Саныча. Так, чтобы снизу смотреть в его глаза.

– СанСаныч послушай… ты очень хороший… ты…

Саныч окаменел и опустил голову.

– Дослушай меня, пожалуйста. Ты – идеальный муж, но… понимаешь… я не хочу… – Она помолчала и добавила: – Не хочу Ванечку… Я хочу… маленького СанСаныча. И тихо! Тихо! Бульон выкипит! Поставь меня сейчас же!

Ксеня учла в новой схеме своей жизни все входящие и исходящие данные. Учла и то, как обрадуется Фира, узнав, что младшая наконец-то нашла свою судьбу. Точнее, судьба сама ходила за ней по пятам и настойчиво добивалась согласия.

– Когда?! Когда поженимся? – Саныч окончательно превратился в мальчишку. – Давай в пятницу? Я должен найти платье и устроить банкет!

– Когда скажешь. Ты теперь главный. Тебе решать, – усмехнулась Ксеня.

Через час, когда ее уже официальный жених умчится гулять с Ванькой, она поспешит в больницу с фирменным семейным лекарством от всех болезней – «еврейским пенициллином» – прозрачным янтарным бульоном с домашней лапшой.

– А где мама? – Побелевшая Ксеня с банкой бульона, спеленутой в три слоя газеты и пуховой платок, застыла на пороге палаты. Вещей нет. Постель застелена.

– Ирина Ивановна в реанимации. В пять утра забрали, – отозвалась соседка по палате…

Дурочка, больная на голову ( идиш ).

Хозер – свинья, ругательство на иноверцев ( идиш ).

Шмок – ругательство, мужской половой орган ( идиш ).

Болгарский крест накладывается по диагонали, а потом поверх вертикально-горизонтально, увеличивая трудоемкость ровно в два раза.

Бейца – яйца ( идиш ).

Кладбище ( идиш ).

Это что за дела? Что ты замер? чучело непонятливое! Отвечать!!! ( Нем. )