Алексей Кожевников - На Великой лётной тропе

— Ставлю на кон свою дорогу, кто выиграет, тот по ней пойдет.

И приготовились уже капризу карт доверить свою судьбу, как треснул ружейный залп и двое упали грудью на гладкий камень.

Живые схватились за ружья и кинулись на утес. Каратели за ними. Упали последние Юшкины товарищи, и самого его задела пуля в плечо, но он добрался до утеса и оттуда спустился на другой склон, в леса.

Меж тем солнце закатилось, и каратели вернулись в завод.

Раненый Юшка пробирался лесами. Кровь сочилась сквозь повязку, с каждой каплей ее уходили Юшкины силы. В голове поднялся шум, будто гул отдаленного водопада, и ясная мысль мелькала реже, чем крупинки золота в промытых песках. Становился для Юшки непосилен груз собственных плеч, хотелось упасть на каждый камень и прижаться к нему, как к месту своего последнего отдохновения. Но надо было идти, и Юшка шел. Надо было путать следы, и Юшка путал их. Дойдя до бурной, порожистой речки, он бросился в нее, и волны долго несли его вниз. Не раз пытались они выбросить его на берег, кинуть грудью на подводный утес, но Юшка здоровой рукой боролся с волнами, обходил утесы и не дал выкинуть себя, на берег.

Выполз Юшка из реки и долго отдыхал на площадке с чахлой травой. В его обескровленное сердце пришла радость: «Пусть идут, пусть посылают ищейку. Не найдут. Попьет водицы в речке — и будь довольна. Спасибо матери, что крепким родила». И тут же, лежа, обессиленный и продрогший, он дал клятву, что еще один раз увидит дочь судьи и окажет ей великую честь — утопит в Изумрудном озере либо сбросит с горы Качканар.

И вдруг сама Ирина показалась из леса. Платье на ней было изорвано в клочья, глаза девушки блуждали, а губы звали:

— Юшка! Юшка!

Мятежник откликнулся, и пока девушка бежала к нему, он думал, как схватит ее и утопит. «Если она будет тянуть ко мне руки, я оттолкну их ногой».

Девушка рядом, она тянет к Юшке руки и шепчет:

— Я предала тебя. Прости. Я люблю тебя, и я предала.

Юшка глядит на девушку, он забыл оттолкнуть ее, он все забыл, у него нет проклятий для Ирины, у него не скажется грубое, жесткое слово.

Он берет девушку за руки и говорит:

— Тогда я пошутил. Я возьму тебя с собой.

Ирина улыбается, глаза ее светятся радостью, но голова печально покачивается и губы шепчут:

— Иди один. Я не могу, меня ждет отец. И зачем я буду связывать твои руки?.. Зачем ты пошутил в этот раз? И я предала… Зачем шутил? Ах, Юшка, Юшка, что ты сделал со мной? Как жить мне дальше? Что говорить людям? Как глядеть им в глаза?

Юшка хочет обнять девушку, прижать ее, чтобы она молчала, не говорила упреков… Но где же Ирина? Она выскользнула из рук мятежника, как туман, и уже далеко среди леса мелькает ее белое платье.

Юшка остается лежать один, он чувствует страшную усталость во всем теле, острую боль в плече и в груди.

Отдохнул Юшка Соловей и пошел дальше. В стороне медленно навстречу ему проплыли заводские огни. Когда взошло солнце, вокруг мятежника качались и шумели сосны-великаны, позади угрожающе поднятым перстом торчал Рог Полуденный.

Мятежник крикнул:

— Привет тебе, тайга, принимай гостя и друга!

Никто не видел, как темной ночью, в бедном платье и поверх него в старом пальтишке отцовской прислуги, дочь заводского судьи ушла из дома малой тропой обочь Изумрудного озера и не вернулась обратно. Добравшись до Ивашкиной землянки, она постучалась в дверь и окликнула рыбака:

— Иван Алпатыч, проснись-ка и выйди на волю!

Рыбак, спавший по-стариковски чутко, мигом очнулся и вышел на знакомый голос.

— Иван Алпатыч, стыдно беспокоить тебя, но мне так надо, так надо… Перевези, пожалуйста, на ту сторону! — попросила Ирина.

— Рад бы, но не могу, — отказался рыбак. — Ночью завезу на камень и… Придется подождать до света.

— Иван Алпатыч… — начала было упрашивать Ирина.

Но рыбак перебил ее:

— Не могу, не могу. А зови меня Ивашкой. Я с пеленок, с молочных зубов Ивашка.

— Неудобно как-то…

— Чего тут неудобного? Иван Алпатычем меня для-ради насмешки кличут. — И рассказал, что не всю свою жизнь торчал он в этой землянке, а бывал и в дальних городах, и в чужеземных краях, живал в барских хоромах. Хозяин-заводчик много лет держал его за уродство при себе карлой, значит, карликом, на потеху своим гостям. И звали тогда Ивашку то принизительно Карлой, то навеличивали для издевки Иваном Алпатычем. Какой же он Алпатыч, когда росту в нем аршин с шапкой и по годам был мальчишка. Потом, износивши всего на посылушках и побегушках, хозяин отпустил Ивашку рыбаком на Изумрудное озеро.