Вениамин Шалагинов - Конец атамана Анненкова

6. Перед тем, как окончательно скатиться в Китай, долгое время стоит в заснеженных ущельях перевала Сельке, ждет, оглядывается на Россию.

Да, наконец, и то, что уже сказано, - заигрывание с Алаш-ордой и расправа.

Анненков боялся что вчерашние его солдаты будут его сегодняшними врагами. А так как почти все мобилизованные - семиреченцы, это - враги в собственном доме.

Вернуться в такой дом невозможно.

Человек, которого общество посылает в суд с широким обязывающим мандатом обвинять от его имени, призван выразить то, что общество видит в деле, чего хочет, чего ждет от суда. Видит, хочет и ждет. Он, этот общественный обвинитель, занимает место за одним столиком с прокурором - справа от судей и подобно прокурору черпает материал для своих выводов из бумаг следствия, из жизни, наблюдаемой и творимой в суде.

В деле Анненкова общественное обвинение черпало материал не только из этих двух источников. Обвинение начиналось задолго до суда, до правого столика. Песками, полынной типчаковой степью скакал в июньскую сушь наездник в алом праздничном малахае. Он искал и находил людей, боровшихся в свое время с анненковщиной, страдавших от ее разгула, встречался с героями «Черкасской обороны», с партизанами славного соединения «Горных орлов Тарбагатая». В аулах, в рабочих поселках, станицах, на пастбищах у костра он добывал из притороченной к седлу кожаной сумки толстенную памятную тетрадь, чтобы занести в нее факт, имя, случай, географическое название. В стальном сейфе Военной коллегии хранились к той поре четыре тома анненковского дела, а здесь, на берегах Семи рек, на бумагу ложились новые подробности той же трагедии. 25 июля 1927 года в день и час, когда Мелников, председательствующий в процессе, открыл первое судебное заседание, алый малахай и сумка с тетрадью уже лежали на правом - прокурорском столике. Наездник занял место общественного обвинителя.

Ноша общественного обвинения была поделена между тремя представителями четырех губерний - Алтайской, Новосибирской, Джетысуйской (Семиреченской), Семипалатинской, и каждый представитель прибыл со своей кожаной сумкой.

Триумвират обвинителей - Мустамбаев, Паскевич, Яркое - превосходно знал, что именно видело общество в деле Анненкова, чего оно хотело, чего ждало от суда. Каждый из троих не только побывал там, где жила правда об анненковской деспотии, но и запасся богатейшим багажом сведений, социальных, политических, чисто военных о белогвардейской контрреволюции, колчаковщине, интервенции, атаманах, о начале и конце анненковщины. Обвинители от общества хорошо знали мемуарную литературу - записки и дневники В. Болдырева, Г. Гинса, А. Будберга, К. Сахарова, М. Жанена, пикировку М. Жанена с А. Ноксом, новей»иие труды советских исследований, читали периодику русской белой эмиграции.

Мустамбаев сетовал в речи на собственную беспомощность в вопросах права, но вот он формулирует юридические основания ответственности Анненкова, и - какая удивительная свобода мышления, какие знания!

- Мы судим Анненкова не за убеждения, - заключает он в этой части своей речи. - У нас есть еще, к сожалению, немало старичков, которые никак не могут расстаться со своими сладкими мечтами о восстановлении монархии. То великий князь Николай Николаевич, то Кирилл, то еще какая-то третья ублюдочная фигура видится им на опустевшем российском престоле. Этих мечтателей судит сама жизнь, и она переубедит их, переупрямит.

Повторяю, мы судим Анненкова не за монархизм в мыслях, платонический, мечтательный. Мы судим его за монархизм, конкретно проявленный в действиях, за действия по восстановлению палочного режима.

Прокурору не надо было учить своих коллег азам истории, политики, права и даже искусству, тактике и такту следственного допроса - многое они знали сами и многому учились по собственному почину. Не к ним, а от них шла помощь.

На судейском столе - четыре тяжких тома, эпопея, вышедшая из-под пера следователя по особо важным делам. Мустамбаев, Паскевич и Ярков предложили новый, более щедрый сведениями, изустный вариант этой эпопеи, выявив и назвав прокурору, а через него и составу Коллегии более ста новых свидетели, частью уже прибывших в Семипалатинск. Коллегия постановила допросить сверх досудебного списка еще 99 человек, и эта нетронутая целина исследования стала главным мотивом, злобой процесса.