В один из весенних дней на соборной площади Степан заметил группу фотографов, снимающих собор в различных ракурсах. Он остановился и ради любопытства стал наблюдать. Двое из них из-за чего-то заспорили, затем один со злости выругался по-русски, да так смачно, что Степан не удержался от смеха.
На него обратили внимание.
— Вы что, разумеете по-русски?
— Я русский! — обрадованно крикнул Степан и подошел поближе.
— Из России? — удивленно спросил фотограф, окинув Степана внимательным взглядом черных глаз.
Степан сразу догадался, что он не итальянец — или еврей, или армянин. Но для него это было неважно, важно, что он услышал русскую речь. Ведь с тех пор, как Степан ушел от Тинелли, он все время чувствовал себя как немой. А тут вдруг можно поговорить! Какое это наслаждение! Радость Степана может понять лишь тот, кто сам оказывался в подобном положении. Глаза его невольно прослезились, и он не скрыл своих слез и не застеснялся их.
— Чего вы тут делаете? — спросил его фотограф.
— Бродяжничаю.
— Как вы попали в Милан?
— Приехал. Я — художник...
— Погодите минутку, — попросил фотограф и подошел к своим товарищам, которые уже успели отойти.
Поговорив с ними, он вернулся к Степану и сказал:
— Расскажите мне о себе.
Степан был страшно голоден, и первое, о чем он хотел попросить нового знакомого, так это о том, чтобы тот накормил его. Но Степану не пришлось напоминать об этом, его изнуренный вид и бледное осунувшееся лицо говорили красноречивее слов.
В ближайшем кафе, куда привел Степана фотограф, он и рассказал ему о своих скитаниях. Фотограф назвался Вольдемаром. Степан не ошибся, это был действительно армянин, приехавший из России еще мальчиком.
Вольдемаро обещал помочь Степану в поисках работы, а когда узнал, что он знаком с фотографией, обрадованно воскликнул:
— Так я вас отрекомендую своему хозяину синьору Риккорди! У него фотофабрика. Мы сейчас готовим серию снимков с видами Милана... Давайте завтра же и явимся к нему.
Он записал на листке, вырванном из записной книжки, адрес фабрики Риккорди и протянул Степану. Тот поблагодарил его за участие, на этом они и расстались.
Степан побродил по улицам, затем отправился на ночлег под мост через Олону, последнее время он всегда ночевал там. Здесь же были спрятаны инструмент для работы по мрамору и бюст Александры. Спал он на куске толстого картона, положенного на каменный выступ у самого берега, почти под чугунными плитами полотна. Ночью ему иногда казалось, что он спит на полатях у себя дома на берегу Бездны-реки. Но острые колики в желудке от многодневного недоедания быстро возвращали его к печальной действительности. Как ни плохо было в бедном родительском доме, там все же можно было набить живот картошкой или мякинным хлебом, а иногда по праздникам бывали и щи на курином бульоне, и гречневая каша с душистым конопляным маслом, а то и с молоком. Здесь же, на далекой чужбине, в стране белых спагетти, вполне можно подохнуть с голоду. О еде Степан думал не только наяву, скитаясь по узеньким улочкам древнего Милана, но и во сне, лежа на своих «полатях».
Сегодня Степан был сыт, а заснуть все равно не мог. Не спалось от дум. Что сулит ему день грядущий? Если он будет работать у Риккорди, то обязательно снимет где-нибудь комнату на окраине, достанет глину, мрамор и примется за работу. Уж он-то наверстает упущенное время! «Чудно получается, черт возьми! — прошептал он, продолжая мысль. — В Москве тоже так было. Сначала бедствовал, потом поступил работать в фотоателье Бродского... Здесь фотофабрика Риккорди... Может, и Риккорди окажется таким же добрым, как Арон Бродский...»
В конце концов Степан должен был согласиться с тем, что в его незавидной судьбе огромную роль играет простой случай. Если бы тогда у ворот Строгановского училища он не столкнулся с сыном мастера кукольных дел Владимиром и не осмелился войти с ним, то, возможно, не поступил бы учиться. А если бы в Москве не встретился с Даниэлем Тинелли, то уж, конечно, в Италию бы не попал. Теперь вот встреча с Вольдемаром, и опять совершенно случайная. «Черт возьми! — воскликнул он. — Вся жизнь — сплошные случайности...»
Опасаясь, чтобы его не заметили дотошные карабинеры, под мост Степан забирался, когда уже темнело, выходил на рассвете. По утрам он обычно направлялся на большой рынок, в новый район Милана, где можно было разжиться если не остатками еды со столов в закусочных под открытым небом, то на прилавках, где торговали зеленью и овощами — там он иногда находил оставленную морковку, листочки капусты или щавеля.
Читать дальше