Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

Первой своей работой по мрамору Степан остался недоволен. Если бы у него был другой кусок, он бы обязательно повторил портрет. Но дамам портрет очень понравился, из чего он заключил, что они в искусстве не очень разбираются. Старшая вручила ему за работу сорок лир. Здесь, на севере Италии, лиры все называют франками. Женщина так и сказала: «Кауранта франко». Конечно, ему заплатили мало, но Степан не стал торговаться, взял деньги и пошел своей дорогой дальше.

До Милана он шел еще три дня, ночуя в лесу. Деньги, вырученные за портрет, берег больше, чем свои ноги. Купил лишь табака на мелочь — это все его расходы за дорогу. Ел что попадалось в лесу — поздние ягоды, орехи, опавшие каштаны. Заказчиков больше не находилось, хотя он и прилагал к этому все усилия, то и дело заворачивая к одиноким виллам и блуждая по улицам городков. Его обычно принимали за бродягу и попрошайку и отмахивались от его настойчивых жестов и непонятного языка.

В Милан Степан пришел под вечер. Прежде чем войти в город, присел у старой полуразвалившейся стены: хотелось немного отдохнуть и собраться с мыслями. Как жить дальше? На гостиницу с сорока лирами в кармане нечего было рассчитывать, придется ночевать под открытым небом. Сейчас пока тепло. А что будет зимой?.. Но до зимы еще далеко, к тому времени, может, найдется какая-нибудь работа...

Миланская зима оказалась холоднее, чем Степан ожидал. В конце декабря, перед самым Новым годом, выпал снег и продержался почти до середины января. Затем наступила сырая промозглая погода с каждодневными дождями и туманами. Пока было тепло, Степан ночевал на скамейках в парках, под мостами через каналы, а когда выпал снег, с наступлением слякоти, перебрался ближе к центральному вокзалу. В залы ожидания для пассажиров швейцары не пропускали: уж слишком потрепана и помята была его одежда. Он обычно околачивался у служебных помещений путевых рабочих, которые иногда впускали его посушиться и погреться, а иногда делились своим завтраком. Здесь его тоже принимали за бродягу и, когда он доказывал, конечно, больше жестами, чем словами, что он художник, над ним начинали потешаться.

Как-то раз один из ремонтников, обслуживающих пути на территории станции, позвал Степана с собой. Предварительно он что-то ему объяснил жестами и словами, но что, Степан так и не понял. И только в вагоноремонтной мастерской, когда итальянец подвел его к человеку с забинтованной рукой, сидящему у столика, он догадался, что тот сломал руку, и ему нужен подручный, чтобы обслуживать токарный станок. Таким образом, Степану наконец подвернулась хоть какая-то работа. Он несказанно был рад этому, хотя сроду не видел, как точат оси для вагонных скатов.

Степан безуспешно искал работу с августа прошлого года. Главным препятствием было, конечно, незнание языка. Он никак не мог объяснить, что умеет делать, а умел он многое — столярничал, плотничал, фотографировал, рисовал, на худой конец пошел бы и в маляры, не отказался бы от любой черной работы. Он много раз проходил мимо стендов с объявлениями, которые не мог прочитать, а если бы мог, то давно бы уже работал. Он искал не там, где надо — во дворах, домах, доказывал и горячился. За это время ему не раз приходила в голову мысль оставить к черту эту Италию с ее шедеврами и вернуться обратно в Россию, но у него не было денег на дорогу, и он вынужден был прозябать здесь, ночуя где придется. Если ему не удавалось разжиться куском хлеба в городе, он уходил далеко за окраину, в лес и собирал каштаны. Такая жизнь вконец измучила его, и, если бы не этот случай, организм вряд ли выдержал бы дальше...

Пока Степан работал в вагоноремонтной мастерской подручным токаря, тот предоставлял ему и кров, и еду. Насчет оплаты не договаривались, да Степану было и не до этого. Он обрадовался, что нашел работу. Токарь же, узнав о бедственном положении подручного, решил, что тот будет доволен и тем, если его покормят и пустят переночевать. Однако и это длилось недолго. Как только зажила рука и рабочий сам встал за станок, Степан опять лишился и стола, и ночлега. Благо, наступила весна, кончились зимняя слякоть и сырость.

Снова начались бесполезные поиски работы и пристанища. Несколько раз, проходя по виа Новара, Степан хотел завернуть в узенький проулочек, в палаццо Тинелли, но так и не решился. Он не знал, что со стариком. Если умер, то заходить бесполезно, без него там ему никто не обрадуется. А если встал на ноги, то он, конечно, примет, как и раньше, может, чуть пожурит, но не прогонит. Но пойти сейчас к Тинелли, значит, снова сделаться его нахлебником. А этого он больше не хотел. Лучше умереть голодной смертью, чем это...