Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

В художественной школе дела у скульптора обстояли по-прежнему плохо. Добрые взаимоотношения с ее директором так и не наладились. Ученики в основном работали с камнем. Занятия с глиной откладывались из-за холода. Зима в тот год в Баку была непривычно холодная, и натурщики отказывались позировать. Как ни странно, даже это ставили в вину руководителю мастерской. Хотя отбор и прием учеников всецело зависел от руководства школой, его обвинили и в том, что он не сумел привлечь в свой класс больше учеников. Все это вместе взятое нервировало его и выбивало из нормальной колеи.

Хоть у Степана в городе и появилось много друзей и знакомых, они с Еленой почти никуда не выходили, жили замкнуто, лишь изредка посещая Владимира Владимировича Баллюзека — художника и режиссера кино, на квартире которого в определенные дни собиралась бакинская художественная интеллигенция. Обычно скульптор садился со своей трубкой в сторонке и не вмешивался в горячие споры. А спорили о многом — о пролетарском искусстве, об отношении к буржуазно-дворянскому наследию, о перспективах искусства на будущее. Когда кто-либо из гостей обращался к Эрьзе с вопросом, как думает по тому или иному поводу он, Степан коротко отвечал:

— Работать надо. Создавать...

Нигде он не чувствовал себя так хорошо и спокойно, как у себя в мастерской. Трубка его всегда дымила. Начавшая лысеть голова покрыта вязаным беретом. В холодное время он работал в свитере или короткой куртке, летом — в длинной рубашке, а чаще и совсем без нее. Он не любил праздно шататься по улицам, а когда случалось куда-нибудь идти, шел быстро, сосредоточенно глядя себе под ноги, что резко выделяло его среди окружающих. На него всегда оглядывались прохожие. В последнее время у Степана все чаще болели ноги, и он почти не расставался с палкой...

Когда наступило лето, Елена пробовала его уговорить хоть на недельку уехать из пыльного города куда-нибудь на природу, но Степан и слышать об этом не хотел.

— Безделье еще никогда не помогало творчеству, — говорил он.

У него на все имелись свои взгляды, принципы, и часто они расходились с обычными понятиями людей, его окружавших. Этим, главным образом, и объясняется та неуживчивость, которая сопровождала его повсюду, где бы он ни появлялся.

Осенью, с началом нового учебного года, на Степана возложили преподавание рисунка в одном из вновь открывшихся классов живописи. Он упорно отказывался, ссылаясь, что это совсем не его дело, но других специалистов не было, и его все же обязали. Как он и предвидел, теперь причин для столкновений с директором школы стало еще больше.

Он уже год проработал в скульптурном классе и за это время близко сошелся со своими учениками, которые ценили его за простоту в обращении и прямоту в суждениях. Нравилось им и то, что он никогда не хвалился своими успехами, не ставил себя выше других и почти с первых дней каждого называл по имени. У него не было любимчиков. Даже Елену, с которой его связывала многолетняя совместная жизнь, он ничем не выделял от остальных: в меру хвалил за успехи, строго отчитывал за ошибки. Среди учеников, кроме Елены, были еще две женщины, одна из них — армянка Айцемик, по примеру своего учителя взявшая себе псевдонимом название народа, некогда населяющего территорию современной Армении — Урарту. Это была изящная девушка со жгучими черными глазами и горбинкой на носу. Ее маленький рот всегда улыбался. Она относилась с особой чуткостью и вниманием к скульптору, что давало Елене повод ревновать ее к Степану...

На первом же занятии по рисунку в новом классе соизволил присутствовать директор. В мастерскую Эрьзи он теперь заглядывал очень редко и в скульптуру больше не вмешивался. Как и следовало ожидать, после урока он высказал свои замечания. Произошла очередная перепалка, после которой Степан долго не мог успокоиться. Айцемик принесла ему стакан холодного чаю и, подавая его, с улыбкой сказала:

— Попейте, учитель, чай укрепляет нервы и придает силы...

Это не ускользнуло от внимания Елены.

— Что-то уж очень заботится о тебе эта Урарту — заметила она, когда они остались вдвоем.

— А почему это тебя тревожит? Она такая же ученица, как и ты, и права у вас на меня одинаковые.

Услышав такое, Елена пустилась в слезы, а Степан от души рассмеялся над ее женской слабостью. Вообще-то Елена и Айцемик были большими друзьями, ходили вместе на базар, посещали кинематограф. Степана ведь не так легко было вытянуть из мастерской: всю осень и зиму он работал над заказом. Кроме фигур для оформления сделал в мраморе бюсты Маркса и Энгельса, которые впоследствии тоже были установлены в клубе горняков...