Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

Степана весьма огорчил слух, что из Москвы в Баку для сооружения памятника Ленину приглашен скульптор Меркулов. Значит, его обошли. Но он был не из тех, кто долго помнит обиды, и, поразмыслив, пришел к выводу: в том, что его обошли, он виноват сам. Уж очень неуравновешенный у него характер.

— Ты же буйный, в тебе отсутствует элементарный такт в обращении с людьми, — сказала ему Елена, когда он обсуждал с ней этот случай.

— Я и не обижаюсь.

— Еще бы ты обижался...

Внешне Елена ничем не показывала, что это ее тоже сильно задело. Вместе с тем она в первый раз критически взглянула на свое слепое преклонение перед скульптором, и случилось так, что, хотела она того или нет, но сияющий ореол, которым она все эти годы окружала в своем сознании его имя, несколько потускнел. В их отношениях образовалась пока что невидимая, но ощутимая трещина. Раньше она возмущалась, когда кто-либо из учеников осмеливался выказать самостоятельность, в чем-то не согласиться с учителем, теперь она, кажется, стала их понимать. Степан был властным и не терпящим возражений человеком...

После Нового года в Доме работников просвещения был организован диспут о творчестве скульптора Эрьзи. Инициатором диспута явился профессор Зуммер, он же сделал доклад. В зале, где собралось довольно много публики, было выставлено несколько скульптурных работ. Сам Эрьзя сидел в первом ряду, отказавшись занять специально приготовленное для него место на сцене. Он, признаться, ожидал, что его на этом диспуте разнесут в пух и прах, зная, что профессор Зуммер не относится к числу почитателей его творчества. Но в докладе Зуммер не слишком резко нападал на скульптора, умело лавировал фразами, корректно формулировал свои положения. Зато вывод, сделанный в конце, страшно обидел Степана. В нем явно сквозила мысль, что Эрьзя как художник еще не оформился, не нашел себя, что он еще весь впереди. Сказать такое о скульпторе, признанном художественными критиками многих стран «Русским Роденом» и создавшим «Осужденного на смерть», «Тоску», «Философа», «Расстрел» и целую галерею скульптурных портретов, каждый из которых в отдельности является неповторимым образом, значило быть заведомо субъективным и предвзятым. Подобное можно было высказать по отношению к начинающему, пробующему свои силы в искусстве художнику или безнадежно бездарному, в расчете, чтобы не задеть его самолюбие...

Бакинские газеты дали подробные отчеты о диспуте, несколько сгладив резкие выступления некоторых участников. Следует заметить, что газеты всегда относились к имени скульптора с достойным уважением. В них подробно сообщалось о каждой его новой работе, о замыслах, они не раз выступали в его защиту. Все же в одной из газет — «Пролетарское студенчество» — вскоре после диспута появилась статейка за подписью некоего Пира, в которой скульптор был назван «идеологом мелкой буржуазии», а его творчество — служением «эротическим потребностям».

Один из учеников показал газету скульптору, который набрался терпения и дочитал статейку до конца.

— У этого писаки, должно быть, голова находится где-то пониже спины, ежели он вот и это причисляет туда же, — произнес он и показал на «Кузнеца», колоссом возвышающегося посреди мастерской.

Учеников обрадовало, что он не принял близко к сердцу всю эту писанину. А позднее, когда его не было в мастерской, Айцемик предложила написать в газету коллективное письмо и заявить протест против этого выпада. Предложение было дружно принято. Но вечером Елена обо всем рассказала Степану, и он отговорил их от этой ненужной затеи.

— Чего доброго, еще скажут, что я вас научил. Эти господа способны на все...

Но протест в газете все же появился, и в той самой, где была напечатана статейка Пира. Журналист Сонин в одном из мартовских номеров ответил на нее умной и обстоятельной статьей: «Пародия на марксизм». Он перечислил все, что создано скульптором за столь короткое время его пребывания в Баку, сказав, что иному мастеру для этого понадобилось бы целое десятилетие. О том, что Эрьзя художник пролетарского духа, а не мелкобуржуазный идеолог, красноречиво говорят его правдивые образы рабочих-нефтяников, которые вскоре будут установлены на фасаде Дома Союза горняков. Так, примерно, кончалась статья.

К весне окончательно выяснилось, что Эрьзя в художественной школе больше не останется. Тот злополучный класс, в котором он преподавал рисунок, закрыли еще в начале зимы, а скульптурная мастерская уже давно находилась на положении автономии. Так что ни с руководством школы, ни с самой школой его уже ничего не связывало. Весной, по окончании учебного года, его даже не пригласили на выпускные экзамены. Он чувствовал, что из Баку ему придется уехать и прилагал все усилия к тому, чтобы к началу лета закончить отливку остальных фигур для Дома Союза горняков. Готовя каркас для группы «Бурильщики», он нечаянно плеснул кислотой на ногу уже отлитого «Молотобойца». В том месте, куда попала кислота, образовалась причудливо пористая поверхность с темно-зеленоватым оттенком.