Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

Степан понял, что Сосновский, должно быть, очень хочет курить, и молча протянул ему мешочек с махоркой.

— Благодарствую, с этим зельем у нас пока трудновато. Так как же вы думаете? — спросил Сосновский, раскуривая цигарку из его трубки.

— Чего тут думать, работать надо, — сказал Степан. — И в чем будут заключаться мои обязанности?

— Во-первых, вам необходимо перебраться с семьей в Екатеринбург. Как вы на это смотрите?

— Вся моя семья стоит вот тут, рядом с вами. Племянник был еще у нас, в прошлом году умер...

Упоминание о Василии всегда приводило Степана в горестное состояние. Он молча выбил из трубки пепел и поднялся с камня, на котором сидел. Постояв немного, так же молча направился к «Спящей» и принялся за шлифовку.

— Но у нас здесь много скульптур, их не так-то просто доставить в Екатеринбург, — заговорила Елена, поняв из слов скульптора, что переезд в город — дело решенное.

— Об этом не беспокойтесь, я пришлю подводу и красноармейца. Он вам поможет.

Время близилось к середине дня, и Елена предложила Степану пообедать дома, а то вряд ли она успеет прийти сюда еще раз.

— Да, конечно, — согласился Степан. — Теперь работать будем уже на новом месте.

Сосновский попрощался с ними у их избушки, а когда уже отошел довольно далеко, Елена спохватилась:

— Что же мы его обедать не пригласили? Нехорошо так отпускать человека.

Степан кинулся догонять Сосновского.

— Конечно, у нас не парижская кухня, но похлебкой все же угостим. Моя Лена умудряется из трех картофелин и ложки пшена готовить отменную похлебку.

— Тогда не откажусь, а то, боюсь, обижу хозяйку, — с улыбкой сказал Сосновский.

Елена у крылечка полила им на руки и подала полотенце, сама вошла в избу накрывать на стол.

После обеда они проводили гостя до железнодорожной станции, а на обратном пути зашли на кладбище. У подножия надгробной статуи лежал полуувядший букет полевых цветов, оставленный Еленой вчера. Прогуливаясь, они часто заходили сюда. А теперь вот уедут и, кто знает, придется ли когда навестить эту дорогую для них могилу...

Через два дня из Екатеринбурга прибыла подвода в сопровождении молодого красноармейца, который, молодцевато выпрыгнув из телеги, представился Александром Афониным.

— Я, между прочим, тоже занимаюсь рисованием и даже немного учился в Строгановском. Как только добьем Антанту, обязательно продолжу ученье, — заявил он, с восхищением разглядывая скульптуры, вынесенные из избы и уже приготовленные для транспортировки.

— Так мы с тобой, выходит, однокашники, — смеясь, заметил Степан, — я тоже учился в Строгановском...

За неимением специальных ящиков скульптуры решили погрузить на телегу, обложив соломой. Подошедший Савелий бросил в телегу огромный овчинный тулуп, прикрыв им «Спящую» и «Еву».

— Боишься замерзнут? — удивился Степан.

— Чтобы по дороге ротозеи не пялили на них глаза, — пояснил Савелий. — А тулуп вам, Степан Дмитриевич, пригодится. Это от меня в подарок. Не удивляйся, что не подарил зимой, когда в нем была нужда. Я им разжился только весной. Один золотопогонник, удирая, оставил мне его за полковриги хлеба. Носи на здоровье...

Елену Степан пристроил на телеге, а сам с красноармейцем пошел пешком. Ехали медленно и до Екатеринбурга добрались глубокой ночью. Втроем перетаскали скульптуры в вестибюль бывшей художественной школы. Здесь же, постелив тулуп на полу, Степан и Елена провели остаток ночи.

Утром Сосновский пригласил скульптора к заведующему Наробразом — Когану, который официально назначил его директором и организатором художественной школы. В тот же день Степан в сопровождении двух представителей от Наробраза осмотрел школьное здание и его имущество. И то и другое находилось весьма в неприглядном состоянии. Во многих окнах недоставало стекол, мебель наполовину поломана, на стенах красовались скабрезные автографы. В библиотеке сохранилась лишь малая часть литературы, остальное использовано для растопки, на что указывали валяющиеся за печками толстые кожаные переплеты, оставшиеся от фолиантов. У античных гипсовых образцов были выковыряны глаза и отбиты носы.

— Вот что нам оставили в наследство господа колчаковцы, — произнес Сосновский, когда они кончили осмотр.

— Да, наследство незавидное, — согласился Степан, угощая своих спутников махоркой. — Начнем с того, что вставим стекла и приведем в надлежащий вид классные комнаты.

— Я распоряжусь, Степан Дмитриевич, чтобы вам привезли стекло и прислали людей. Остальное будет лежать на вас, вы здесь теперь полный хозяин...