Борис Костюковский - И нет счастливее судьбы - Повесть о Я. М. Свердлове

Он встал, решительно и твёрдо прошёлся по квартире.

— Это счастье, — сказал он наконец, — что нас никто не слышит. Что ни друзья, ни враги не видят истерии человека, который называет себя большевиком.

— Андрей... — умоляюще простонал Иван.

— Нет, Бушен, не жди сочувствия. Мне стыдно за твою слабость. Ты что же, хотел пройти по революционному пути, как по ковровой дорожке во дворце миллионера Конюхова? Тогда ступай к либералам, к различного рода соглашателям, болтунам и другим миротворцам.

Иван встал, вышел на кухню — вероятно, облился холодной водой, потому что вернулся мокрый, как из-под ливня.

— Простите, — тихо сказал он.

— Подумай, не слишком ли тяжкую ношу взвалил ты на свои плечи. Лучше решить сегодня, чем потом оказаться предателем.

— Андрей, ты не смеешь так, — запротестовал Бушен.

— Смею... — И, обращаясь к товарищам, сказал совсем другим тоном: — Да, трудно отнести сегодняшний митинг к числу побед. Это понятно — организация была плохая. Полагаю, что после освобождения из тюрьмы наших товарищей нужно перераспределить обязанности, создать новые партийные школы для рабочих, укрепить боевую дружину и поставить во главе её надёжного товарища, такого, как, к примеру, Федич.

— Правильно, — поддержал Петрович — Чуцкаев.

— А главное, не поддаваться панике, разъяснять терпеливо и бесстрашно, что царские свободы — чистейшая липа... Сегодняшний погром — тому доказательство.

На следующий день из тюрьмы были выпущены Замятин и Вилонов. Их освободила не столько «царская милость», сколько настойчивые требования рабочих. Они пришли на квартиру Патрикеева, чтобы встретиться с Андреем — до этого видеться им не приходилось. Но Яков всё знал о них, преданных революции, образованных марксистах, талантливых организаторах, — Николае Николаевиче Замятине (Батурине, Константине) и Никифоре Ефремовиче Вилонове (Михаиле Заводском).

Свердлов огорчён был их видом — худые, жёлтые. Тяжело дышал Михаил, надрывно, со свистом кашлял Константин...

...В новый состав Екатеринбургского комитета большевиков было решено ввести Свердлова, Батурина, Вилонова, Черепанова, Чуцкаева, Авейде, Сыромолотова, Новгородцеву, Бушена.

Бессер знал совершенно точно, что избиение революционеров черносотенцами инспирировано местными властями. И твёрдо решил идти к прокурору, чтобы высказать всё, что наболело, что кажется ему постыдным. Он не верил в царский манифест и монаршью милость.

Его встретил человек с холодными глазами и безразличным выражением лица.

— Фамилия, имя, отчество, звание, занятие?

— Бессер Александр Александрович, коллежский асессор.

— Вы имеете что-либо сказать?

— Да, имею. Категорически заявляю...

— Ну зачем же так взволнованно, милостивый государь. Спокойнее.

— Категорически заявляю, что во всё время неспровоцированных убийств, вплоть до прибытия на площадь Собора воспитанников учебных заведений, не было видно ни одного полицейского чина. Громадная толпа оказалась во власти чёрной сотни, вооружённой дубинками, гирями и револьверами...

— Уж не хотите ли вы обвинить полицию?

— Вот именно, господин прокурор. Нелишним считаю заметить, что, подходя к собору мимо первой части, я видел три группы подозрительных лиц с характерными физиономиями хулиганов.

— Скажите, вы социалист?

— Я честный человек, милостивый государь.

— Не сомневаюсь, не сомневаюсь.

Лицо прокурора оставалось непроницаемым.

«1905 года октября 22-го дня мне, прокурору Екатеринбургского окружного суда, Клавдия Тимофеевна Новгородцева, проживающая в Верх-Исетском заводе, в доме Новгородцева... заявила, что городовые, т. е. нижние полицейские чины, а также пожарные, очевидно, переодетые, принимали участие в избиении 19 октября 1905 года евреев, учащихся, демократов». Свидетельства налицо — один из избивавших был вооружён пожарной оглоблей красного цвета, один городовой — убит.

Клавдия Тимофеевна смотрела реалистичнее Бессера на действия прокурора. Допросы десятков, а то и сотен людей Андрей назвал очередным спектаклем, в котором, увы, слишком много действующих лиц. Между тем виновный не будет объявлен, потому что имя его — царизм. Было ясно, что допросы ведутся для виду и наверняка закончатся ничем, в крайнем случае отыщут третьестепенное лицо или, что наиболее вероятно, обвинят тех, кого уже скороспешно похоронили.

Зато по городу шла молва: следствие идёт! Сегодня вызвали купчиху Клушину, а третьего дня — господина Сыромолотова. Всех, всех допросят, никого не пощадят — ни интеллигента, ни богача, ни городового.