Борис Костюковский - И нет счастливее судьбы - Повесть о Я. М. Свердлове

Членов Северного бюро Семашко знал хорошо — Бауман, Красиков, Стасова, Ленгник. Для Якова же они были известны лишь по партийным псевдонимам — Грач, Август Иванович, Абсолют, Курц. И надо же было случиться, что именно в Нижнем Новгороде арестовали Абсолют, то есть Стасову.

Яков узнал об этом от одного из своих «контрразведчиков» — Петра Зимницкого. Он рассказал о том, как невольно стал свидетелем ареста женщины, приехавшей из Петербурга.

— Нет, мне не поручалось следить за ней. О ней, наверно, уже всё знали заранее. Она только вышла из вагона, и тут же подошёл жандарм. Меня он знает и потому не стеснялся, — рассказывал Зимницкий. — Ты, Яков, этого жандарма видел, он всё по буфетам шастает, не перепадёт ли стопка водки. А тут направился прямо к этой женщине: извольте, мол, следовать... Вы арестованы. Он даже фамилию её назвал: Беклемишева, что ли. Мне интересоваться нельзя было — подозрительно. А тебе решил рассказать. Подкатись к жандарму сам. Он, между прочим, любит пари держать по всякому поводу.

Когда Яков рассказал об этом Семашко, Николай Александрович воскликнул:

— Ты говоришь — Беклемишева? Надо немедленно выяснить, где она, что с ней. Яков, комитет поручает это тебе.

На вокзал Свердлов отправился вместе с Ростовцевым. Ну конечно же, станционного жандарма они разыскали в буфете. Григорий, как и условились, заспорил с Яковом:

— Нет, это не шашка, а палаш.

— Нет, шашка. Могу поспорить.

— А у кого выясним, кто из нас прав?

— Хотя бы у господина жандарма.

Григорий подошёл к столику, за которым важно восседал блюститель порядка. Разрешить спор двух парней ему труда не составило — ведь речь шла о его личном оружии.

— А на что же мы спорили? — сказал Яков Григорию, который наигранно сокрушался по поводу того, что проиграл.

Григорий вытащил из кармана монету и звонко бросил её на стол.

— Вот, пятиалтынный...

Такая ставка заинтересовала жандарма.

— Немного, но на пару стопок хватит, — продолжал Свердлов. — Правда, я не пью.

— Вот и хорошо, — обрадовался Григорий. — Значит, ничего я не проиграл.

— Нет уж, этому не бывать! — нарочито запротестовал Яков. — Их благородие нас рассудило, они и получат эту монету.

Жандарм не отказался. Он давно уже посматривал с вожделением на гранёную, видать, только что опустошённую им рюмку, стоявшую на столе.

Яков, внимательно вглядываясь в жандарма, вдруг сказал:

— А я ведь знаю ваше благородие. На днях вы так браво уволокли куда-то одну дамочку. Не влюбились ли? — хитро подмигнул он, но тут же добавил, как бы извиняясь: — Впрочем, не думаю.

— А я могу держать пари, что это так! — подхватил Григорий и вынул из кармана ещё одну монету.

— Вот ты и проиграл! — воскликнул жандарм и положил на пятиалтынный свою огромную руку. — Эта дамочка, — уже вполголоса сказал он и присвистнул: — Её сам штабс-ротмистр затребовал к себе.

— Красивая, наверно, — высказал предположение Григорий.

— Эх ты, недоумок, — возмутился блюститель порядка и, снова перейдя на шёпот, добавил: — Политическая она. Особо опасная!

— Больная, что ли? — подмигнул Яков.

— Сам ты больной. Противу государя она. Штабс-ротмистр так и сказал: попалась, голуба.

— Ну и что же с такими делают? — поинтересовался Григорий.

— Знакомый телеграфист сказывал, что её Москва к себе затребовала. Я её сам в вагон сажал.

— Второго класса? — наивничал Яков.

— Первого, — сострил жандарм. — С решётками который...

Хоть Семашко признал этот разговор с жандармом излишне озорным, он, однако, не осудил Якова: значит, Абсолют арестована. А ещё раньше взяли Грача — Баумана... Кто же теперь в Северном бюро?

С той поры прошло несколько месяцев. И вот возле мастерской отца Яков встретил Ростовцева. Тот поспешно:

— Я тебя целый час ищу. Николай Александрович ждёт. Срочно.

— Сейчас, только пальто надену. Ноябрь нынче холодный.

У Семашко сидел незнакомый мужчина.

— Это товарищ из Северного бюро, — сказал Николай Александрович. — Наш комитет рекомендует тебя, Яков, на самостоятельную работу партийца-профессионала.

Самостоятельная работа... Свердлов ещё не полностью представлял себе, что это значит. Но он давно ощущал, что здесь, в Нижнем Новгороде, полиция не даст ему развернуться. Слишком уж хорошо она знает его.

— Подумай, Яков, отныне тебе придётся расстаться с родным городом, со всем тем, к чему ты привык с детства, — говорил Семашко. — Но подумай и о другом. Тебе доверяет Северное бюро Центрального Комитета, за тебя ручаемся мы, нижегородцы.