Борис Шелепов - Их было трое

Хозяин кабачка не раз вспоминал добрым словом контрабандистов, которые помогли ему перебраться через русскую границу.

— В России нашему брату теперь делать нечего, — говорил он. — Здесь же я при деле: скрашиваю жизнь бывшим русским господам, отпускаю товар в долг, под небольшие проценты. Одно плохо: заплошали офицеры. На прошлой неделе флигель-адъютант граф Чернопятов выпил пять рюмок под честное слово русского дворянина и прячется теперь в Старом городе. Хорош гусь, а еще из свиты его величества…

В тот памятный вечер, когда трое разведчиков покинули хутор Хмельной, унося в нищенских сумках содержимое дипломатической посылки, началось всеобщее отступление повстанческих войск в Грузию. Чтобы скрыть это, генерал Хвостиков приказал выставить на левом берегу Кубани мелкие группы прикрытия — создать видимость обороны. На одну из таких групп случайно наткнулись юные герои.

Раненые Костя и Ахметка попали в полевой лазарет Южно-Осетинской Красной бригады, в Пятигорск. Ахметка быстро поправлялся — пулевая рана на руке затягивалась. А у Кости был прострелен голеностопный сустав. Врач сказал: «Лежать придется с полгодика»…

— Как же это вас угораздило?.. — спрашивала сестра милосердия Даухан Каирова, миловидная осетинская девушка из Алагира.

Ребята отмалчивались.

Вскоре Ахметка выписался и уехал в Осетию вместе с группой демобилизованных бойцов бригады. В их числе был «босой комиссар» Петя Икати.

Наедине с Даухан Костя оказался более разговорчивым.

— Давно бы рассказал тебе, Даша, о нашем путешествии в тыл белых, да больно о друге вспоминать…

— Расскажи, Коста, расскажи, дорогой.

— Когда мы переплывали на лодке реку, Знаурка стрелял по дозору, чтобы дать нам перебраться с грузом…

— Да ты все по порядку, Коста, с самого начала…

— Ладно, расскажу.

Долго шагали юные разведчики по степи, прислушиваясь к стрельбе на переднем крае обороны, чтобы найти «тихое место», где бы легко можно было перебраться к своим.

Шли все дальше на северо-запад и, наконец, достигли Кубани, не ведая, что именно здесь правофланговые части Южно-Осетинской бригады готовят решающий удар по вражескому тылу, прикрытому лишь небольшими дозорами белоказаков.

Первым на дозор наткнулся Ахметка. Когда шли по кустарнику, он чуть не наступил на голову усатому уряднику, который лежа разглядывал в бинокль противоположный берег. Казак крякнул от испуга, но, увидев перед собой мальчишку, зло зашипел:

— Тихо. Не шевелись!

Ахметка побежал в сторону, к усыпанному галькой берегу. За ним — Знаур и Костя.

— Стой! — раздалось сзади.

Ребята продолжали бежать. Впереди показался нос привязанной к кустам лодки.

— В лодку, ребята! — крикнул Костя.

Знаур сбросил со спины тяжелый мешок.

— Бери! — приказал Ахметке (второй мешок был за плечами Кости).

Послышался лязг затвора.

— Стой, вражье племя! Куды лодку тянешь, черкесская морда, к красным?..

Усатый присел на колено, взял на прицел Ахметку, толкавшего в воду лодку. За спиной урядника из-за кустов поднялись три головы в казачьих фуражках.

— Стреляй же ты, Микитенко! — крикнул кто-то.

В этот миг Ахметка, подскользнувшись о тинистый валун, плюхнулся в воду. Казак выругался и снова приложился к ложе карабина. Знаур отчетливо вспомнил: ночь на берегу Терека, конные чекисты, армавирский Клява целится прямо в кожанку особоуполномоченного…

Так же решительно, как тогда, Знаур нажал на спусковой крючок. От выстрела наган дернулся вверх… Урядник выронил карабин, взмахнул руками и какое-то мгновение не опускал их, стоя на коленях.

— Плывите!

Он прилег на камнях за кустом и еще раз выстрелил в казаков.

— Лезь в лодку! — с тревогой крикнул Ахметка Знауру.

— Прыгай скорей! — торопил Костя.

Но Знаур будто и не слышал окликов.

Он думал: «Надо выстрелами отвлечь казаков. Пусть хоть один доберется до правого берега и доставит шпионские бумаги. Уплыть троим немыслимо: на воде казаки расстреляют всех…»

Друзей относило все дальше. Дозор притаился. «Ждут, шакалы, когда у меня кончатся патроны…» — сказал про себя Знаур.

Чуть слышно плескались волны Кубани. Знаур оглянулся — лодка подходила к середине реки, где быстрина играла переливчатым золотом потухавшей вечерней зари. И в эту тихую минуту снова вспомнились слова матери: «Зачем, зачем ты покинул меня, ма хур…»

…Ахметка отчаянно греб единственным веслом. А с другой стороны стремительное течение выпрямляло лодку, и она быстро подавалась к берегу.