Борис Шелепов - Их было трое

— Если бы у меня была мать, ты написал бы ей от меня письмо?

— Написал бы, раз ты сам не умеешь.

— Верно, я совсем плохо пишу. Клянусь аллахом, мать очень радовалась бы, если бы получила письмо от меня. Но ее нет, она умерла, когда я родился. А отца убили на большой дороге: он был абреком… Давай напишем тете Хадзи письмо! Да?!

«Хороший друг, этот ингуш», — подумал Знаур и ответил:

— Письмо моей нана? Ты правильно сказал. Напишем.

— Костю тоже подпишем в конце. «Салам тебе, нана, от двух друзей Знаура — двух его братьев»…

Ребята пошли к ротному писарю за бумагой.

Пелла Мильдзихов сидел у раскаленной докрасна «буржуйки» и доказывал отделенному Бибикову, что с дисциплиной в осетинской нацбригаде еще не все гладко.

— Я сам слышал в бою, как белые кричали: «Бей осетинских разбойников!..»

— Так то же белые, — возражал Бибиков. — А сами-то они кто? Население грабят — факт. Эскадронный Залетайко или Загоруйко, не помню, как его, рассказывал нашему политруку, что в Барсуковской повстанцы мирных станичников порубали на куски.

Пелла, прищурясь, подправлял языком жиденькие усы, которые совсем не украшали его длинное, худое лицо.

— Это верно, — сказал он. — Но ответь, почему кони нашего ротного обоза такие сытые, хотя две недели интенданты не дают сена?

— Трава еще стоит зеленая…

В коридоре послышались какая-то возня и приглушенный хохот красноармейцев.

— В чем там дело? — крикнул Мильдзихов, приоткрывая дверь. — Дневальный!

Дневальный Коля Цараев влетел в комнату.

— Поймали торговку! — доложил он. — Она, товарищ командир, лезла в сарафане через наш забор — наутек. Видать, контра…

— Приведите задержанную.

— Есть привести!

Группа бойцов уже входила в комнату.

«При ближайшем рассмотрении», как писал после в донесении отделенный Бибиков, «задержанной торговкой» оказался молодой боец Константин Коняхин.

— Что это за маскарад? — сердито спросил Пелла.

Костя смотрел на свой наряд удивленными глазами, как будто сам недоумевал — откуда этот сарафан, откуда кашемировый полушалок на голове?..

— Что это значит, я спрашиваю?! — крикнул Мильдзихов, наступая на Костю.

Коняхин молчал, сопя носом.

— Разрешите доложить, товарищ командир? — вмешался дежурный по роте, телефонист Вершков.

— Докладывайте.

— В этом сарафане они экспроприируют сено.

— Сено? У кого?

— У попа.

— Так. Воруют, значит. А почему — в сарафане?

Костя молчал, опустив голову и сосредоточенно рассматривая свои рваные ботинки.

— Сарафан кто-то выпросил у Евлампии Гордеевны, что торгует селедкой на базарчике, — пояснил Вершков.

— Красноармейца Коняхина — под арест. Срок расследования всего этого безобразия — до утра!

— Есть, товарищ взводный! — ответил дежурный.

Все ушли, шушукаясь и прыская.

Мильдзихов продолжал разговор с Бибиковым.

— Вот тебе я готовые артисты для драматического кружка. Каково, а? «Экспроприируют» сено у попа, переодевшись в женскую одежду, чтобы не опозорить красноармейского звания. Здорово?

— Я ничего не знал, — оправдывался Бибиков. — Воспитанника Коняхина, должно быть, кто-то научил. Сам бы он не додумался — молодой. Да и зачем ему красть сено, он ведь за лошадьми не смотрит…

— Кто мог его научить?

— Подозреваю красноармейца Плаху. Он нонче дневалит по кухне. А все лошади рядом — в конюшне. Видать, Плаха жалость имеет к лошадям. Хлебороб!

— Проверьте, куда поместили арестованного Коняхина. Выставьте часового.

— Есть, товарищ взводный.

Но отделенный не успел выполнить приказание Мильдзихова. Длинная пулеметная очередь разорвала ночную тишину. С улицы послышался гулкий топот конницы, за дверью казармы лязгнул затвором патрульный.

Прикрыв ладонью свет, Мильдзихов посмотрел в окно.

— Взвод, в ружье! — крикнул он в дверь. Нервно крутнул ручку тяжелого батарейного телефона «Ордонанс». Связи нет!

За каменной стеной ограды мелькали всадники в папахах, бурках, все они мчались к усадьбе сельскохозяйственной коммуны.

— Тише, не стрелять! — приказал взводный, выбежав на улицу. — Развернуться вдоль стены. Не выглядывать!

— А патронов-то — один обойма, товарищ командир, — жалобно сказал Ахметка. — А то бы мы их…

— Тише. Патронов больше нет.

— Чья ж эта конница, по-вашему? — не унимался Ахметка, теребя взводного за рукав.

— Не видишь, чудак, белые валом валят… — отвечал Пелла. — Коняхин здесь? Эй, Коняхин, пробирайся к штабу бригады. Доложи: отряд белоказаков напал на коммуну. Выполнишь приказ — наказание отменим.