Говард Фаст - Дорога свободы

Она совсем не спала в эту ночь. Лежа рядом с Трупером, она чутко прислушивалась к ночным звукам. А он спал. Он ничего не боялся — ведь это все его собственность, кто у него отнимет? Она лежала, думая о том страшном, что вот-вот набросится на нее; проходили минуты, проходили часы — и вдруг она что-то услышала.

Она разбудила Трупера. — Послушай!

— Что такое?

Он прислушался — и услыхал быстрый, ровный топот копыт. Он встал с постели, натянул штаны, при свете луны, глядевшей в окна, отыскал свой спенсер и босиком пошел к двери.

— Куда ты? — прошептала Кэти.

— На двор. А ты не выходи!

Он вышел и стал перед домом, сжимая ружье. Вспомнив,

что не взял патронов, он вернулся, набил патронами карман. Дети заворочались в кроватке, он нагнулся к ним, погладил их, успокоил. Потом снова вышел, прислушался; он стоял в лунном свете, голый по пояс черный великан, и мощные, налитые мускулы перекатывались у него под кожей при каждом движении.

Топот стих. Потом послышался снова — с той стороны, где была ферма Гидеона; потом стал глуше — там дорога шла через сосновый лес. Дальше она выходила на пригорок, залитый лунным светом, и Трупер увидел, что по ней движется конный отряд, — Не меньше чем двадцать всадников, вплотную друг к другу, все в белых балахонах и Острых шлыках Ку-клукс-клана. Трупер перевел дух и тихо выругался, но не двинулся с места. Дальше дорога опять скрывалась из виду. Стук копыт смолк. Это они, должно быть, остановились у дома Ганнибала Вашингтона. Они были уже так близко, что до Трупера доносился неясный звук голосов. Потом копыта снова застучали. Следующей была ферма Трупера. Трупер весь подобрался; он стоял, расставив ноги, грудь его слегка вздымалась.

Через минуту он их увидел на дороге, среди пятен лунного света и теней от деревьев. Раздался собачий лай — это охотничий пес Трупера с яростной, бессмысленной отвагой кинулся прямо в гущу лошадей. Всадники приближались шагом, медленно и осторожно, потом, увидев Трупера, совсем остановились. Он стоял перед ними, облитый лунным светом, огромный, неподвижный — не человек, а лоснящаяся черная глыба. Они увидели ружье в его руках, поднятое на уровень груди, нацеленное в них. Они долго стояли на месте, потом еще медленнее, еще осторожней двинулись вперед.

— Что вам нужно? — спросил Трупер. Низкий его голос, хриплый от гнева и ненависти, прозвучал глухо, как дальний раскат грома. Кэти вышла на порог. Увидав белые капюшоны, она стала судорожно всхлипывать.

Всадник, ехавший в голове отряда, сказал:

— Нам нужны Ганнибал Вашингтон, Эндрью Шерман и ты.

— Ну, вот я, — сказал Трупер.

— Положи ружье!

— Ну, вот вам я, — повторил Трупер. Теперь его голос гремел, как литавры. — Вы на моей земле! Прочь с моей земли, сукины дети!

Уловив гневный звук в голосе хозяина, пес свирепо зарычал и вцепился в одну из лошадей. Та встала на дыбы. Кто-то крикнул: «Да пристрелите этого проклятого пса!» Сухо щелкнул револьверный выстрел. Собака перевернулась в воздухе и покатилась по земле, корчась и извиваясь. Трупер, с перекошенным от злобы лицом, вскинул ружье и выстрелил. Один из всадников вдруг осел в седле, покачнулся и свалился набок, повиснув на одном стремени. Лошади испуганно забили копытами. Разом грянуло несколько выстрелов. Пули молотками ударили по телу Трупера, но он шагнул вперед. Он шел прямо на конных, кровь ручейками сбегала по его широкой груди. Его жена, в дверях, кричала отчаянным криком. Кто-то завопил: «Да застрелите же этого скота!»

Снова грянул выстрел, и Трупер пошатнулся. Лошади плясали и кружились вокруг него. Он взмахнул ружьем — рука ку-клукс-клановца, поднявшаяся было для защиты, хрустнула, как сухая ветка. Он снова взмахнул — и приклад разлетелся в щепки от удара о ключицу, глубоко вдавив осколки кости в грудь. Теперь уж в него трудно было стрелять — можно было попасть в своих. Он стащил еще одного с вздыбившейся лошади, встряхнул завизжавшего от страха негодяя, как собака трясет крысу. Кто-то соскочил с лошади, приставил дуло к спине Трупера и выстрелил. Исполинское тело дернулось, замерло — потом осело, как пустой мешок. Человек, которого он стащил с лошади, лежал на земле и стонал. Другой, со сломанной рукой и ключицей, вдруг начал испускать дикие, нечеловеческие вопли. Остальные продолжали стрелять в неподвижное тело Трупера. Кэти выбежала из дому, пытаясь пробраться к мужу. Ее схватили, сорвали с нее ночную рубашку, повалили наземь. Она как-то вывернулась, и тогда один из людей в капюшонах, всхлипывая от возбуждения, ударил ее прикладом по голове. Череп треснул — она умерла сразу, раскинув руки и ноги. Кто-то закричал со злобой: