Говард Фаст - Дорога свободы

Гидеон взял с собой несколько книг. Джеф взял хирургические инструменты и кое-какие лекарства из того запаса, что он закупил в Чарльстоне. В большой фургон для сена сложили тюфяки и подушки и, насколько можно удобнее, устроили на них бедного Фреда Мак-Хью. Взяли все оружие, какое было в доме, — старый спенсер Гидеона, кавалерийский карабин Марка, два дробовика и тяжелый, длинноствольный кольтовский револьвер, который Гидеон год назад купил в Вашингтоне. Взяли кухонную посуду, какая получше, и почти все постельное белье. Рэчел хотела его оставить — жалко было таскать с собой; она копила его годами — Гидеон покупал ей понемножку всякий раз, как были свободные деньги, зная, как она радуется, ложась в постель с мягкими белыми простынями, с тонкими белыми наволочками. Но Джеф сказал: — Возьми всё, — не объясняя, для чего это нужно.

Абнер Лейт сказал Джимми, своему девятнадцатилетнему сыну: — Ну, а ты как? Сейчас не те времена, что десять лет назад. Что я с Гидеоном, так это уж так, привык всегда с ним. А тебе незачем.

Год назад Гидеон помог Абнеру купить второй участок в сто акров — для Джимми, чтобы тот мог завести свое хозяйство, когда женится. Теперь юноша напомнил об этом отцу.

— Знаю, знаю. Так ведь это он для меня, а тебе какая забота?

— Я останусь с тобой.

Абнер кивнул и обнял сына за плечи. Такие проявления чувств были редкостью между ними. Юноша высвободился из его объятия и пошел в дом помогать матери.

Брат Питер и мальчики, приемыши Алленби, приехали первыми. Снаружи дом мало изменился; кое-где потрескалась штукатурка, кое-где облезла краска. Если смотреть издали, он казался таким же красивым и величественным, как раньше; вблизи было видно, что стекла выбиты, двери висят на одной петле, что всюду кругом густо растет сорная трава. Мебель вся была продана на аукционе, но опустевшие комнаты хранили еще какой-то отблеск былого великолепия. Широкая внутренняя лестница с перилами из красного дерева и дубовыми ступеньками даже имела еще более торжественный вид среди голых стен. Расписанные от руки обои висели клочьями, но цвет их сохранился. Резные панели орехового дерева как будто ждали, чтобы к ним снова приставили шифоньерки, кресла, диваны, и кое-где под многолетней грязью, среди груды листьев и мусора, натасканного детьми, игравшими в пустом доме, проглядывали квадратики дорогого паркета.

У брата Питера, не обремененного имуществом, переезд отнял немного времени. Трое мальчиков, приехавших с ним, — после смерти мистера Алленби они жили у брата Питера, — вооружившись метлами, принялись наводить чистоту. Потом еще другие пришли к ним на помощь. Не так-то легко выгрести мусор, накопившийся за много лет, но к тому времени, как все съехались, дом уже был более или менее прибран. Гидеон размещал приезжающих. В доме было больше двадцати комнат — много, но недостаточно, чтобы поселить каждую семью отдельно: приходилось, стало быть, жить сообща. В большом бальном зале Гидеон решил устроить общую спальню для мужчин. Женщин с маленькими детьми, стараясь по возможности не разбивать семьи, он развел по спальням. Некоторым, как, например, Джеку Сэттеру, у которого была бабушка, жена, сестра и три дочери, он дал отдельную комнату. Мальчики старше десяти лет и те из мужчин, кому нехватило места в зале, будут спать в столовой; днем здесь же будут происходить школьные занятия. Все съестные припасы сложили в кладовой при кухне, и Гидеон выделил несколько женщин — выдавать продукты и надзирать за стряпней. Другая группа женщин занялась уборкой. Мужчины заклеивали выбитые стекла бумагой, а Ганнибал Вашингтон и еще двое полезли в цистерну, посмотреть, нельзя ля привести ее в годность. Цистерна находилась у самых кухонных дверей, между двумя флигелями и было бы гораздо проще хранить всю воду в ней, вместо того чтобы держать ее в бочках. К закату солнца цистерна была вычищена, и старшие мальчики под командой Ганнибала Вашингтона уже бегали с ведрами и наполняли ее водой из колодца. Одновременно Гидеон послал пять или шесть повозок за дровами.

Несколько семей, у кого были маленькие дети, привели с собой коров и привезли сена. Все карвеловские сараи и хлевы давно погорели, поэтому Гидеон распорядился поставить коров и лошадей в квадрат между флигелями дома, а с открытой стороны загородить повозками.

Удивительно, как много удалось сделать до наступления темноты; это сильно всех подбодрило. Кроме Уинтропа, все тут были свои, все знали друг друга либо с самого рождения, либо, по крайней мере, много лет. То, что могло бы раздражать постороннего человека — мелкие особенности каждого, привычки, чудачества, — им всем было слишком знакомо и ничуть не мешало. Наоборот, их даже веселила новизна обстановки — то, что они все вместе и всё решают сообща и могут посидеть и поговорить в такой час, когда обычно уже ложились спать. Старые большие люстры не были увезены из карвеловского дома, и Гидеон не пожалел свечей в этот вечер — в каждую из главных люстр он велел вставить по двадцать четыре свечи — и яркий свет, преломляясь в хрустальных подвесках, весело озарял комнаты.