Ион Деген - Рассказы (публикации 2009–2017 годов)

Кстати, об однокурснице. Я ее тоже не обвинил бы. Вы представляете себе, как трудно было ей, серенькой, на кафедре? Каково ей, аспирантке, было чувствовать несравнимое превосходство какого-то лаборанта, да к тому же еврея. Меня лично восхищает ее благородство. Другие на ее месте шли до логического конца — до физического уничтожения соперника.

Из глухого, забытого Богом села Борис привез в Москву диссертацию, по определению крупнейших микробиологов страны, ценный вклад в науку. И, уже работая в Москве, в Научном центре биологических исследований Академии наук СССР, защитил докторскую диссертацию, еще более весомую, значительно более ценную работу.

Рассказ Бориса при заказе проекта на термостат, работающий от керосиновой лампы, был самым большим и самым подробным, что я услышал от него за пять лет нашего знакомства и поверхностного общения.

Ещё раз Борис посетил меня. Случилось это через тридцать с лишним лет после того посещения в Киеве. На сей раз — в Израиле.

Надо ли объяснять, что в течение всего этого времени я не имел о нём ни малейшего представления?

До отъезда в Израиль со многими сокурсниками я встречался минимум один раз в пять лет. Традиционные встречи выпускников нашего курса были праздниками, которые большинство молодых, а затем уже зрелых врачей не могли пропустить. Ни разу на этих праздниках не появился Борис. Даже работавшие в Москве наши сокурсники с ним ни разу не общались.

Борис поселился в Араде, в небольшом городке в пустыне, недалеко от Мёртвого моря. Расстояние между нашими жилищами сто с лишним километров. Вы правильно определили, несколько меньше, чем между Киевом и Москвой. Во время того очень тёплого общения Борис удивил меня рассказом о том, что, оказывается, в Мёртвом море существуют микроорганизмы. Борис считал, что это открывает безграничное поле деятельности для микробиологов. После возвращения Бориса в Арад я был уверен в том, что уж в Израиле мы непременно будем встречаться. Но нет.

Ко времени приезда Бориса в Израиль здесь находились более тридцати врачей-однокурсников. Большинство из них работало. Но никто, кроме меня, Бориса не увидел.

А ведь и здесь каждые пять лет до сорокапятилетия нашего выпуска, а затем ежегодно мы собирались на традиционную Встречу. Но и помимо этого праздника у нас было немало поводов для общения. Несколько раз я пытался встретиться с Борисом. Но всегда безуспешно. Более того, примерно через два месяца после приезда Бориса ко мне он немедленно прерывал телефонный разговор, а затем вообще перестал поднимать трубку.

Такое поведение Бориса не могло оставить меня равнодушным. Я поделился этим с нашими однокурсниками. Все они отреагировали примерно одинаково. Их удивило, что Борис вообще как-то общался со мной. Попытался стать на их точку зрения. Ну, что ж, закономерно, вероятно не могло не сказаться влияние термостата на керосиновой лампе.

У меня нет ни малейшего представления о его интимной жизни. Ни в студенческую пору, ни потом в Советском Союзе. Во время встречи в Израиле щипцами мне удалось вытащить из него, что он женат, что есть сын. Но на вопрос, приехали ли они вместе с ним, ответа я не получил. Единственное, известное мне это то, что он укоротил свою фамилию. Из Фихтмана стал Фихте. Зачем? Чтобы она звучала по-немецки, а не по-еврейски?

Можно было понять евреев, принявших лютеранство ради карьеры. Но ради чего Борису надо было становиться Фихте? Ведь максимума, возможного еврею в Советском Союзе, он достиг, ещё будучи Фихтманом. Непонятно. Впрочем, как и всё остальное? Но это можно было бы сказать, лишь не зная того, что пришлось пережить Борису в детстве.

На нашем курсе, состоявшем из фронтовиков и окончивших школу с отличием, было немало личностей выдающихся. Борис Фихтман, безусловно, был одной из них.

31.01.2014 г.

Йорам и Гиора даже звуком не обмолвились по этому поводу. Зачем? Нужны ли слова для взаимопонимания двух самых близких друзей, которые родились в одном квартале, двенадцать лет проучились, сидя за одним столом, вместе воевали, вместе окончили университет и разделяют одно и то же мировоззрение? У них не было сомнения в необходимости как-то обозначить себя. И все же этот подлый кусок белого картона причинял непривычное, неуютное беспокойство.

Конечно, нет необходимости доказывать Аврааму, что Йорам и Гиора не трусы. Слава Богу, они достаточно хорошо знают друг друга. Все бои прошли в одном танке. После войны Судного дня, в которой Авраам потерял ногу, Йорам и Гиора продолжают службу резервистов без своего друга. Он тоже был с ними в одном классе. И в университете они учились вместе, только на разных факультетах. Йорам — социолог, Гиора — историк, Авраам — химик. Они и сейчас неразлучные друзья, хотя Авраам не разделяет их мировоззрения. Они на противоположных концах политического диаметра. Но их споры никогда не переходят на личности. Йорам и Авраам были ранены уже за каналом, на подступах к Суэцу. Йорам с трудом самостоятельно выбрался из подбитого танка. Авраама вытащил Гиора. Из культи голени хлестала кровь. Гиора чуть не потерял сознание, накладывая жгут и перевязывая культю.