Безотносительно к подписям нарядов, Вера любила руководителя группы. Розу любили почти все, кто с ней общался. Но Вера!
Верин отец сказал, впервые увидев Розу:
— Если в каждом поколении евреев есть хоть одна такая женщина, то понятно, почему не исчез с лица земли этот древний и странный народ.
Чудак отец. Ему-то что от его еврейства? Небось, вторично женился уже не на еврейке. Конечно, Роза не обычная. Мягкая, деликатная. Милая застенчивая улыбка светилась, струилась из глубины души. Но лучше не нарываться и не быть ее противником. На библейском лице вмиг возникала другая улыбка. Можно было бы назвать ее саркастической, если бы не заключенная в улыбке какая-то трансцендентальная сила, останавливающая внезапно, как хлыст дрессировщика на арене останавливает тигра. Когда на лице Розы появлялась эта улыбка, не только смежники прекращали спор, но даже Вера понижала свой громоподобный голос и переставала качать права.
Роза была единственной женщиной, которую любила Вера. Маму она не помнила. Мачеха — славная русская женщина. Ее можно было бы любить. Но с ясельного возраста Вера ревновала мачеху к отцу. По-настоящему ревновала.
Вера чувствовала, что мачехе тоже нужны прикосновения, от которых сладко замирает сердце.
В первом классе с Верой за одной партой сидел Алик, их сосед по квартире, тихий, застенчивый. Никогда в жизни он не посмел бы прикоснуться к девочке. Но Вера настойчиво хватала его за руку, погружала ее под юбчонку, клала Аликову ладонь к себе на бедро поближе к лобку. И тогда Алик несмело ковырял пальчиком, а она млела от удовольствия. Зимой стало похуже: мешали рейтузы.
На десятилетнюю Веру уже поглядывали мальчики постарше. Многие из них сменили отвергнутого и страдавшего Алика.
Когда Вере исполнилось двенадцать лет, мальчишка из седьмого класса привел ее к себе домой, и у них все произошло по-настоящему, как происходило у папы и у мачехи.
Вечером Вера смертельно испугалась. Еще днем на ее трусиках появилось небольшое кровавое пятно. А сейчас просто потекло. Мачеха успокоили Веру, объяснив ей, что такое менструация. Смех. Будто Вера не знала. Не будь в этот день семиклассника, ей бы и в голову не пришло испугаться.
А потом пошло. Но до Леньки, до первого мужа, Вера никого не любила.
Недавно, во время лыжной прогулки, девчонки обсуждали эту проблему. Они не понимали, как можно дать, не любя. Чудачки!
— Вот сейчас мы были голодными, и пока нам подали кашу, наждались хлеба с горчицей и солью. Мы что, в любви объяснялись еде? Просто удовлетворили потребность. Или если я хочу писать так, что разрывается мочевой пузырь, и я испытываю огромное удовольствие, освободившись, наконец, — что, я объясняюсь в любви унитазу?
Роза смотрела на Веру, на девчонок, и в ее огромных черных глазах невысказанное недоумение не нуждалось в словесном выражении.
— Ты что, так никого и не любила?
— Конечно, любила. Леньку. Моего первого мужа. Единственного. Я его и сейчас люблю.
— Чего же вы развелись?
— Идиотская история. Вы не поверите.
Обычно не приходилось уговаривать Веру рассказать какой-нибудь пикантный эпизод. Но тут она согласилась не сразу, да и то после того, как Роза присоединилась к хору девчонок.
— Мы жили с Ленькой уже четыре года. Это было самое счастливое время в моей жизни. Я окончила техникум. Игорек рос крепким мальчиком. Ему в то лето исполнилось три года. Ленька был одним из самых лучших летчиков-истребителей в дивизии. Единственное, что омрачало нашу счастливую жизнь, это наше еврейство. Вернее, только Ленькино. Его не продвигали по службе, как он этого заслуживал. А я-то какая еврейка? Я вообще не считала себя еврейкой. Мачеха у меня русская. Маму я не помню. А еврейка я только ради папы. Вы же знаете, какой это человек и как я его люблю.
В то лето Ленька достал мне путевку в дом отдыха недалеко от города. Место чудесное. Лес вокруг большого озера. Игорек остался с родителями. У Леньки были учения. А я поехала.
Не стану вам рассказывать, как вокруг меня увивались кобеля. Я их всех быстренько отшила. Но там был такой мальчик… Действительно, мальчик.
Шестнадцать лет. Перешел в десятый класс. Девчонки, вам надо было видеть, как этот ребенок втюрился в двадцатипятилетнюю бабу! Мне было интересно играть с ним. Заигрывать. Просто так. Вы же понимаете, что ничего серьезного у меня не могло быть с ним. Да и ни с кем. Я очень любила Леньку. Но поиграть мне нравилось.
Однажды во время мертвого часа мы пошли с ним на озеро. Вообще-то не полагалось нарушать режим. Но я это имела в виду. Пошли мы не на общий пляж, а на крохотную лужайку на берегу, со всех сторон окруженную невысокими кустами. Я впервые надела бикини. Тогда их у нас, пожалуй, даже не видели.
Читать дальше