Летом 1922 г. Григорий Яковлевич представляет советскую Россию на Гаагской конференции. А после Чижиков не стал теснить его различными все более низкими должностями, а взял и стер с земли, подцепив к одному из страшных московских политических процессов.
Чижикову нужны были вот такие представительные процессы-пугала. Если сейчас, спустя почти шестьдесят лет после расправы над Сокольниковым, автор этой книги слышал, как многоорденоносный пенсионер, член партии с сорокалетним стажем рассуждал о чернобыльской катастрофе:
— Правильно делали в средние века, когда сжигали ученых. Поразвели заразу и прочую погибель…
А слушательницы — пожилые женщины пенсионного возраста — кивали в знак согласия: нравился этим женщинам такой подход. И нравится не только им…
Тогда о таких процессах иначе начинаешь думать.
Процессы над различными вредителями и первыми сановниками партии и были рассчитаны на подобную массу, иначе ее не назовешь. Газеты и радио скармливали ей всю идейно-политическую отраву, бесстыдную ложь пополам со слепой ненавистью, а они, это безбрежное пространство людей, их пожирали. Растление уже состоялось.
Тут берут свое и политучебники, и политчасы, и не виданная для России ни в какие «запрежде» времена армия политработников, и отделы кадров с их «женевским» просеиванием людишек; и уж, само собой, профессиональные «женевские» вычесывания строптивых и просто самостоятельных и честных (честность всегда должна сообразовываться с текущей линией партии и непосредственных руководителей); и пошлое, сюсюкающее, подхалимское советское искусство; и куда тут без доносов и партийных собраний (это уже, так сказать, легальное доносительство).
В общем, упряжь до сих пор не портили…
В повествовании Григория Яковлевича о себе — пытливый интерес к жизни (даже жадный), истинно большевистская преданность идее, уже запуганность Чижиковым (Григорий Яковлевич вдруг с какой-то торопливостью и не к месту припоминает: накануне Октября вместе со Сталиным входил в состав редакций газет, поочередно издаваемых вместо «Правды», — «Рабочий и Солдат», «Путь Правды», «Голос Правды», — а после октябрьского переворота — и «Правды». — Ю. В.), несомненная политическая честность с непоказной скромностью. Так, Григорий Яковлевич не таится, заявляет о своих взглядах на различных дискуссиях, явно идущих вразрез с тогдашним курсом партии. К примеру, в 1925 г. открыто требовал снятия Сталина с поста генсека, за что и поплатился членством в политбюро.
Чижиков лишний раз убеждался, с какой интеллигентской размазней имеет дело. При чем тут политическая честность? Да и вообще честность при чем? Сами себе головы и отвинчивают…
Троцкий, Каменев, Иоффе, Сокольников, Радек… шли в революционеры, а точнее, в вожди, прямо с гимназической скамьи, без крупицы житейского опыта и надлежащей образованности — сразу учить, организовывать, командовать, быть на вершине человеческой пирамиды. На Россию смотрели как на нечто заждавшееся их и явно ущербное без них.
Свое назначение видели в сломе старой жизни, себя — вождями, народ — сырьем для лепки нового человека, человека будущего. Их человека, поскольку форму для его лепки будут давать они — и никто другой.
«Маленький человек с огромной головой, с торчащими ушами, с гладко выбритым лицом (в те дни он еще не носил этой ужасной мочалки, именуемой бородой), в очках, с большим ртом, с желтыми от табака зубами, в котором неизменно торчала большая трубка или сигара, он всегда был одет в темную тужурку, галифе и гетры, — рассказывает Локкарт о К. Б. Радеке. — …В блеске его ума, во всяком случае, можно было не сомневаться. Это был виртуоз большевистского журнализма, и его разговор был так же блестящ, как и его передовицы».
И Локкарт заключает: «…он был нечто среднее между профессором и бандитом».
У большевиков вообще эти две грани чрезвычайно близки. Так что это обобщающая характеристика. С годами только профессорское шибко поужалось в лидерах большевизма. Уже после смерти Сталина все заговорят лишь по шпаргалкам. А вот бандитское, наоборот, шибко даст в росте…
Карлу Бернгардовичу Радеку (Зобельзону) к моменту переговоров в Брест-Литовске было тридцать два года — тоже из виднейших партийцев, но с преимущественно заграничным уклоном. С 1919 и по 1924 г. — член ЦК РКП(б).
Автобиография Карла Бернгардовича заслуживает внимания.
«После заключения Брестского мира руководил отделом Центральной Европы в Наркоминделе… После начала германской революции был послан совместно с Раковским, Иоффе, Бухариным и Игнатовым в составе делегации ВЦИКа на первый съезд немецких Советов. Когда легально не удалось проехать, отправились нелегально. Принимал участие в организации первого съезда компартии Германии. После убийств Розы Люксембург и Карла Либкнехта остаюсь нелегально в Берлине и принимаю участие в руководстве партией…
Читать дальше