Адлер рассказывал мне, что в Вене у некоего Бауэра хранится библиотека Троцкого, которой он очень дорожит. Я сказал Троцкому, что, если ему хочется, я велю доставить ее ему…»
В то время Чернин просил за некоторых, надо полагать, сиятельных австрийских военнопленных, назвав их поименно.
«Троцкий принял это к сведению… обещал навести справки; он подчеркнул, что его готовность помочь не имеет никакого отношения к вопросу о библиотеке, так как такую просьбу, как моя, уважил бы и при всяких других условиях. Получить библиотеку он хочет».
Речь тут о том самом Адлере, который пособил Ленину в начале войны с переездом в Швейцарию. Адлер уберег Ленина от заключения в концентрационный лагерь.
Троцкий сразу отменил общее столование с делегатами других стран, как было при Иоффе, — с той поры еда для советских делегатов доставлялась на квартиры; так сказать, четко проводилось классовое разграничение. Он же наложил запрет на любые внеслужебные встречи и беседы с представителями других делегаций. Уже не пооткровенничаешь, как с Иоффе, о мировой революции или там дегенератизме правителей — тема, надо признать, во все времена чрезвычайно жгучая и захватывающая.
«Вообще, у всех священный трепет перед Троцким, — рассказывает об обстановке в советской делегации Чернин. — И на заседаниях никто не смеет и рта раскрыть в его присутствии…»
Если уж граф обращает на это внимание, значит, обстановка куда как лакейская.
Этот трепет в общении с власть имущими в партии, а стало быть, и в стране не только сохраняется с героических времен Троцкого, но и еще гуще прорастает по всем направлениям: без взяток, ползания на животе, славословий и не продраться через эти заросли. Лакейство — узаконенный тип отношений в социалистическом Отечестве. И вообще вся новая, свободная Россия приучилась жить под команду больших и малых правителей. Как говорится, шапки долой! А потом толкуют о национальной, традиции. У нас, действительно, национальная традиция… драть с народа три шкуры. Тут большевики сверхнациональны.
И января 1918 г. — очередная запись графа:
«Он (Троцкий. — Ю. В.) произнес целую речь в весьма повышенном тоне и временами доходил даже до резкостей, заявив, что мы играем в фальшивую игру, что стремимся к аннексиям, прикрывая их мантией права народов на самоопределение. Он говорил, что никогда не согласится на такие претензии и готов скорее уехать, чем продолжать в таком духе…»
Торгуйся, поражай ораторским дарованием, обращайся по радио к народам мира, ссылайся на справедливость — силы за спиной нет. Исчезла русская армия, или, как ее называет Гофман, «грозная рать». Сама линия фронта — видимость. В траншеях — дерьмо да ржавые жестянки, а солдат — ни души. Именно посему и загнан в тупик товарищ Троцкий.
Россия лежала перед врагом беспомощная. И мировая революция почему-то не торопилась, никак не подавала руку. Братья по классу продолжали резать друг друга, травить газами, давить и рвать на куски артиллерийским огнем и танками. Уже тогда ставили по нескольку сот стволов орудий на километр фронта.
Радиограммы Троцкого улетали в пустоту. Один, правда, «абонент» принимал их аккуратно, благо располагался под боком, — Главный германский штаб Восточного фронта, то есть опять-таки генерал Гофман собственной персоной.
Кому, как не ему, и вспоминать:
«Хотя в течение ближайших недель пропаганда стояла в центре мировых переговоров, я все же думаю, что Троцкий вначале действительно пытался прийти к какому-нибудь соглашению и только потом, загнанный Кюльманом в тупик, решился на театральный жест, объявив, что Россия выходит из состояния войны, но не принимает наших мирных условий.
Еще до начала переговоров в Брест-Литовск явилась новая группа мирных делегатов. Это были посланные Радой представители Украинского народного правительства. На основании декларации петроградского советского правительства о праве народов на самоопределение представители Рады приехали в Брест-Литовск для заключения сепаратного мира от имени Украины…
Постепенно всем стало ясно, что главной целью Троцкого (после провала попыток что-либо спасти, не имея за спиной вооруженной силы. — Ю. В.) является распространение большевистских идей, что он произносит свои речи через наши головы и не думает о какой бы то ни было деловой работе. Наряду со своими речами Троцкий выпускал по радио обращения «всем, всем, всем», которые призывали к возмущению, непослушанию и убийству офицеров. Я заявил решительный протест… Троцкий обещал прекратить свои призывы, но, несмотря на это обещание, продолжал… При этом тон Троцкого с каждым днем становился все агрессивнее.
Читать дальше