Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

По всем прогнозам, революции в России должна сопутствовать революция европейская, а их — увенчивать мировая революция, эдакий вселенский пожар. Троцкий, как и всякий большевик, исповедовал марксизм. В подобных условиях подписание договора, да еще грабительского, представлялось нелепостью, вот-вот европейский пролетариат сметет угнетателей. Зачем же тогда напяливать на себя хомут, зачем унижения? Не сегодня-завтра всех этих гофманов поставят к стенке. И Троцкий объявляет: ни войны, ни мира! Как можно подписывать подобный мир? Но и войны не будет, армия распускается.

Это был и призыв к народам присоединяться к русской революции и устанавливать справедливый порядок на земле — мир без угнетателей, вечное царство социализма (как прочны были холопские привычки: ведь именно царство социализма!).

Но Троцкий руководствовался и противоположными мотивами. Правда, они являлись следствием центральной посылки — о мировой революции. Троцкий не видел в тех условиях, Которые тогда сложились, возможности выжить русской революции. В этом, кстати, Троцкий признается сам несколько лет спустя. Он скажет: по-настоящему в конечную победу верил лишь Ленин, все остальные большевики (из тех, что составляли верхушку партии) считали ее нереальной. Соответственно этому и строил поведение Лев Давидович: хлопнуть дверью, распалить народы новым призывом, превратить переговоры в самую яркую кампанию против империализма — сейчас, издалека, это мнится неким ребячеством.

Это было противоречивое поведение, ибо определялось взаимоисключающими мотивами. И все же ведущим настроением являлось неверие в победу. Слишком грозная обстановка складывалась к началу 1918 г. Выжить в ней рабоче-крестьянскому государству сложно, практически невозможно! И это настроение не одного Троцкого. Ленин тоже допускал гибель революции, но при этом сохранял веру в конечную победу и определенную вероятность все же выжить, надо только биться.

Доказательством тому, что Лев Давидович стоял именно на этих позициях, — факты. На решающем голосовании в ЦК РКП(б) 18 февраля 1918 г. Троцкий в числе семи, включая Ленина, голосует за немедленное заключение мира. Против заключения подано четыре голоса, воздержались тоже четверо…

Генерал-майор царской службы Самойло еще задолго до первой мировой войны занимался вопросами военной разведки. Поэтому имел более профессиональное представление о тех людях, которые стояли во главе германской и австрийской армий.

Александр Александрович принял революцию. В 1948 г. в чине генерал-лейтенанта авиации вышел в отставку, имея два ордена Ленина и четыре — Красного Знамени.

А тогда Александр Александрович принял участие в Брест-Литовских переговорах. Генерал Гофман благоволил к бывшему царскому генералу и часто с ним беседовал. Откровения Гофмана заходили порой далеко — что ему стесняться поверженного противника?..

«Надо сказать, что о Гофмане я уже давно составил себе совершенно определенное представление как об одном из наиболее даровитых немецких военачальников. Подобно тому как в австрийской армии я привык считать центральной фигурой начальника Генерального штаба Конрада фон Гетцендорфа, так у немцев за последнее время мое внимание сосредоточивалось на деятельности и личности генерала Гофмана. Как начальник штаба Восточного (русского) фронта он в моих глазах превосходил и Фалькенгайна (начальника штаба Верховного главнокомандующего), и всех других немецких стратегов, не исключая Гинденбурга и Людендорфа, своим умением правильно оценивать обстановку. Все это настраивало меня внимательно присматриваться к Гофману по приезде в Брест…

Прожив около полугода в России и будучи в течение нескольких лет начальником Русского отдела в прусском Генеральном штабе (русско-японскую войну он провел прикомандированным к японской армии), Гофман был хорошо знаком с нашей армией и сносно, хотя и не свободно, говорил по-русски…

Гофман представлял среди всех окружавших его наиболее импозантную фигуру. 'Вильгельм знал, кого поставить начальником штаба Восточного фронта при бесцветном Леопольде и кому поручить переговоры с большевиками. В свою должность Гофман вступил лишь недавно, выдвинувшись как автор плана Танненбергского сражения двадцатого августа. Он был произведен в генералы с подчинением по линии службы Фалькенгайну…

По внешнему виду это был типичный немец: высокий, плотный, слегка рыжеватый, с гордым, злым лицом, высокомерно державшийся со всеми. В своей каске с шишаком он представлял красивую воинственную фигуру, но я находил, что еще более к нему шел бы древнегреческий головной убор с двумя большими рогами. Лучшего натурщика нельзя было бы сыскать для какого-нибудь Марса! Чувствовалось, что он дирижер, твердо держащий в своих руках все: от войск на фронте до лакеев в офицерском собрании. Все беспрекословно повиновались не только его приказаниям, но даже малейшим знакам… Помнится, я читал в каком-то немецком сочинении, уже после Великой Отечественной войны, что Гитлер усвоил полностью систему взглядов, идей и понятий, высказывавшихся Гофманом по военным и политическим вопросам. Состоя лидером военной партии, он был идейным выразителем и взглядов Вильгельма на славянство как на навоз для удобрения немецкой культуры. Позднее Гофман выступил с книгой… «Война упущенных возможностей». Он сожалел в ней, что главный удар в начале войны был направлен не на Россию…