Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

— Товарищи, мы дали бежать Корнилову, мы выпустили его из своих рук! Не выпустим по крайней мере Духонина!..

…После разжигающей страсти речи матроса толпа потребовала Духонина. Его вывели, с него сорвали погоны, и тот же высокий матрос ударом немецкого штыка сбросил его (с площадки вагона. — Ю. В.) в толпу, которая с каким-то стихийным, неопределенным криком растерзала бывшего главнокомандующего.

Находившийся тут же крестьянин заметил:

— Так ему и нужно, собаке! Его и хоронить не надо. Его в помойную яму нужно спустить.

Я всматривался в лица окружающих. И не знаю, быть может, мне это только казалось, но я определенно заметил в глазах присутствовавших какой-то особенный, страшный блеск. Это не был дикий блеск слепой, животной кровожадности. Скорее это был суровый огонь фанатизма и классовой ненависти» [59] Известия Гомельского Губкома, № 15 / Г. Лелевич. Октябрь в Ставке. «Гомельский Рабочий», 1922, с. 92. .

Что, паскуда, не по нутру матросское угощение?!

Именно с того дня и прижилась разбитная революционная присказка: «Отправить в штаб к Духонину!» — то есть убить кого-то именем революции.

Матросы ринулись на поиски жены Духонина. А пощекотать лярву генеральскую.

Не нашли — Духонина молилась в храме.

А кого щекотать штыком — в городе и без нее доставало. Так что утешились «братишки».

Даешь революционную ставку!

«Генерал Духонин, как свидетельствует его предсмертная речь, не боялся расстрела — «солдатской смерти», — пишет вслед за расправой в Могилеве Юлий Айхенвальд, — он боялся только самосуда толпы, он не хотел, чтобы его превратили в «кусок мяса»… случилось именно то единственное, чего он боялся… К ужасам теперь все привыкли, ничему больше не удивляются нагни окоченелые души… Сухопутные матросы, убившие Духонина, продолжали издеваться и над бездыханным телом…

Действительно, когда с народа спадают вековые узы, привычка столетий, соскакивает тот железный обруч власти, который плотно смыкает тело единой государственности, то совершенно естественно, что наступает… разгул безудержных страстей…

И пока эти люди, более похожие на вещи, чем на людей, одушевленные и все-таки бездушные механизмы, творили свои разрушительные дела, живая жизнь страдала и гибла…»

Ночью труп генерала был ограблен: сняты сапоги, шинель, нижнее белье (никак рассчитывали, постирав, свести кровь). Мертвое тело таскали по вагону, в неживой рот заталкивали дымящиеся папиросы…

«На следующий день простой сосновый гроб с телом Духонина был поставлен в товарный вагон и прицеплен к киевскому поезду…» — отметил в воспоминаниях бывший царский генерал, родной брат «ленинского» Бонч-Бруевича — Михаил Дмитриевич, тот самый, что снабжал главного вождя большевиков секретными документами (переправлял их в Швейцарию), и тот, кто какое-то время стоял во главе военной контрразведки Российской империи, то бишь по долгу службы обязан был пресекать утечку секретной информации. А почитаешь воспоминания'Михаила Дмитриевича — патриот, правдолюбец…

Но и Николаю Васильевичу Крыленко Бог ниспослал «достойное» завершение дней. Станет Николай Васильевич при новой власти одним из организаторов суда и прокуратуры. С 1918 г. — член коллегии наркомюста РСФСР, с 1931-го — нарком юстиции РСФСР, а с 1936-го — нарком юстиции СССР. В 1938 г. будут Николая Васильевича пытать, позорить, и наконец сложит он голову как «заклятый враг народа». Набежит ему к тому черному дню пятьдесят три. Но уж Николая Васильевича Бог не вел за десницу. Как большевик, он сам ковал свою судьбу, презирая Бога, сатану и вообще всякие метафизические хреновины.

7 октября из Смоленска в Петроград приезжает Алексеев. Он избран в Российский предпарламент. Поэтому октябрьский переворот застает его в мятежной столице.

Своими единомышленниками генерал переодет в цивильное. Теперь он знает, что делать. 11 ноября первый генерал (самый первый среди всех) уже в Новочеркасске.

15 ноября Михаил Васильевич публикует обращение к офицерам: на Дон, время слов избыло! Здесь надлежит создать армию. Она возродит Россию, очистит от парши большевизма. Для генерала большевизм и германское нашествие — величины одного порядка. В революции Ленина он видит прежде всего предательство России, какое-то тяжкое заболевание от привнесенной извне инфекции. Чужеземная философия, нерусские имена, «германский вагон» (для генерала этот вагон — сущее пришествие дьявола, сама невероятность!), разрушение веры отцов — православия, — организация убийств по имущественному цензу, развращение души народа человеконенавистническими лозунгами, осмеяние святынь русской жизни… Генерал непреклонен: к оружию, русское офицерство и все, кому дорого Отечество! Настал наш час! Враг бросил вызов! Ждать и сносить беду больше нельзя! Россия в огне! К оружию, братья!