Александр Антонов - Воевода

— Князь-батюшка в вотчину уехал, отдыхать от мирских дел. А к этому, — Мефодий кивнул на дверь, за которой сидел новый глава приказа, — ты, батюшка-воевода, лучше и ноги не показывай: лют бесподобно, — прошептал он.

— Спасибо, любезный. А ты не видел ли отца Сильвестра? Где он?

— Ты его тоже не увидишь. Загнали сердешного на Белоозеро в обитель. Да ты меня больше ни о чём не расспрашивай: как бы не услышали нас. Ежели хочешь что-либо узнать, иди лучше всего в Разбойный приказ.

— Туда-то зачем?

— А там Григорий Лукьянович Бельский ноне как бы во главе стоит, и он всё знает. Любезен и всё поведает.

— Я ведь с ним незнаком.

— И слава богу. Он, однако, милый человек и примет тебя за отца родного.

Даниил внял совету доброго дьяка и отправился в Разбойный приказ, который находился рядом с Чудовым монастырём в низком каменном здании. Григорий Лукьянович, ещё не Мал юта Скуратов, был у себя в покое, когда расторопный дьяк доложил ему о воеводе Адашеве. Бельский вышел ему навстречу, распахнул двери и пригласил к себе.

— Героя Крыма всегда рад видеть.

Григорий Лукьянович со всеми умел быть ласковым, даже внешность его располагала к тому. Он постоянно улыбался, приятное и красивое лицо светилось добротой. Он и разговаривал всегда как-то ласково, мог утешить любого, приди к нему человек с горем. Григорий привёл Даниила и Тарха к себе в покой, совсем небольшой, скромно обставленный.

— Присаживайтесь и поведайте, что привело в эти мрачные палаты.

— Царя-батюшку мы хотим видеть, — ответил Даниил. — Ты вхож к нему, доложи о герое Крыма.

— С великой радостью о достославном герое Крыма проявил бы усердие, так ведь нет в Кремнике царя-батюшки.

— Где же он?

— И ведать не ведаю. Он после кончины незабвенной Анастасиюшки в молениях пребывает и куда-то на богомолье уехал. Может, в Воскресенский монастырь, а то и в Троице-Сергиеву лавру подался. Да и в боровский Пафнутьев монастырь к праведникам мог укатить.

— А где отец Сильвестр? Тот же Иван Выродков где?

— Смущаешь ты меня, Даниил Фёдорович, своими вопросами. Лучше поведай, что у тебя за нужда к царю-батюшке. Ежели примчат от царя да вызовут, так я с милой душой порадею.

— Порадеешь ли?

— Как перед Богом…

— Откроюсь тебе, Григорий Лукьяныч. Да ведь и ты должен ведать, почему я здесь.

Бельский голову склонил, потом поднял её. Глаза чистые, правдивые.

— Ведаю. Брату помощь думаешь добыть.

— За что его в каземат посадили? Мне правда нужна.

— Правда та проста. Положил государь вину за смерть царицы Анастасии на твоего брата допрежь всего и иже с ним. — Даниил хотел возразить, но Григорий поднял руку. — Ведаю, что скажешь, да не поможет твоё слово: царь-батюшка твёрд в своих решениях.

— И ты бы слово за Алёшу не замолвил?

— Нет. Ломом стену не прошибёшь.

— А что же мне делать? Что матушке, супружнице делать?

— Смириться. Рабы мы государевы, одним словом.

Даниил слушал Григория и думал, что он говорит всё верно, и всё-таки чего-то недоговаривает. Да ведь спросишь, так и не скажет. За маской этого ласкового, сочувствующего лица крылось коварство, коего Даниилу не дано было разгадать. Он сказал последнее:

— Как можно забыть, что Алексей славно прослужил отечеству больше пятнадцати лет!

Бельский ответил на это холодно:

— Вот ты о том и скажи царю, что не ему служил Алексей Адашев, а отечеству. А что же есть отечество, ежели не царь? Скажите, Адашевы, спасибо прежде всего государю, что прослужили столько лет в почестях. Да пора, видно, и честь знать.

Даниил понял, что беседе пришёл конец и пора было уходить. Он встал.

— Спасибо за добрые советы, Григорий Лукьянович. А больше мне и сказать нечего. — И откланялся.

Григорий, однако, остановил его.

— Поезжай, Даниил Фёдорович, в Сергиеву лавру, а оттуда, ежели что, спеши в Александрову слободу. Там, может, и застанешь царя-батюшку. Да будь покорен, не ищи себе худа, герой.

— Другого и не дано, — ответил Даниил и покинул вместе с Тархом покой будущего главы царского сыска.

Уходя из Кремля, Даниил был сосредоточен и задумчив. Его продолжало томить предчувствие беды, и об этом можно было догадаться из того, что он услышал от Бельского. «Да будь покорен, не ищи себе худа» прозвучало предупреждающе. Выходило, что царская опала давно задумана не только для Алексея, но для всего рода Адашевых. Даниил понял, что надо что-то делать, чтобы уберечь ближних от погибели. Памятно было ему время, когда Иван-отрок вместе с матушкой великой княгиней Еленой Глинской расправились с неугодными князьями, боярами и всеми, кто был им близок. Многое в нынешнее время говорило Даниилу, что царь Иван Грозный уже поднял руку на неугодных ему.