Александр Антонов - Воевода

Перебирая в памяти имена и фамилии знатных вельмож, стоявших близко к Ивану Грозному в пору Избранной рады, Даниил, однако, сомневался, что ему удастся со всеми встретиться, поговорить, убедить их принять участие в судьбе их единомышленника. Наверное, считал Даниил, и они виновны в кончине царицы Анастасии. В горести Иван Грозный кричал: «Зачем вы разлучили меня с моей женой? Ежели бы у меня не отняли юницы моей, боярских жертв не было бы!»

Иногда, уставший от душевной маеты, Даниил покидал возок и скакал рядом с Ипатом или с воинами, сопровождавшими его. И уходила из груди боль, дышалось легче. Октябрь в этом году выдался не дождливый, и потому скакать было приятно. Даниил забывал порой, по какой жестокой нужде он едет в Москву, и ему казалось, что он опять в военном походе и рядом с ним верный и отважный Ипат. Как-то, глянув на него, Даниил подумал, что придёт роковой час, когда царь занесёт и над ним, младшим Адашевым, свой топор. Может, он успеет отправить Ипата на Днепр, чтобы тот нашёл там своё место близ Олеси. Видел Даниил однажды, каким ласковым и влюблённым взглядом он смотрел на неё. Знать, запала ему в душу славная казачка. «Может, слюбятся, сынка моего вырастят», — лелеял мечту Даниил.

В конце октября Даниил прискакал в Москву. Появился вместе с ратниками на Сивцевом Вражке. Отдав воинов на попечение Ипата и Антона, Даниил тяжёлым шагом направился в палаты, неся на своих плечах непомерное горе, которое в какое-то мгновение ляжет на плечи всех домашних, а прежде всего на плечи матушки Ульяны, всю жизнь не чаявшей души в своём Алёше. Войдя в покои и представ перед всей семьёй, Даниил попытался сбросить с лица маску глубокой печали. Ему это не удалось, и мать первая спросила:

— Данилушка, с какой бедой ты примчал нежданно-негаданно? Уж не с Алёшей ли что случилось? Да говори же, родимый!

Даниил не нашёл в себе мужества играть в прятки. Он склонил голову и, чтобы не напугать смертельно кого-нибудь, тихо сказал:

— Алёша приболел, и у него по службе неприятности. — Даниил подошёл к матери, обнял её, поцеловал в щёку. Добавил: — А других новостей у меня и нету. — Он посмотрел на Анастасию, на Анну, подошёл к Тарху и Оле, обнял их, спросил: — Вы-то как тут?

Мать уже плакала и сквозь слёзы проговорила:

— Ох, Данилушка, горестной правды, ежели ведаешь её, ты нам не скажешь. Однако я скажу: царь-батюшка опалил Алёшу гневом и опалой, и ты сам знаешь, что за этим стоит. С амвона Успенского собора царь-батюшка сказал на всю державу, что его вьюница стала жертвой любви и печали, а кто тот прелюбодей, вам, дескать, всем ведомо.

Даниил опустился на скамью, обитую зелёным бархатом, покачал головой, признался:

— Думал я смягчить вашу боль, да где уж. Посадили Алёшу в Юрьеве под стражу, и меня к нему даже не пустили. Вот и примчал я в Москву искать правды: за что безвинного запрятали в каземат крепости? Как можно винить человека за то, что кто-то его любил! Настенушка, скажи матушке, что супруг свой всегда был верен тебе, любил лишь тебя.

Анастасия подошла к Ульяне, обняла её.

— Споткнулся он однажды, да ненадолго. Не виноват Алёша, что преставилась царица.

— Господи, да всему я верю, во что верите вы, но от этого ему-то не легче. Порадеть нам скопом нужно за него, вырвать из сидельницы. С его-то здоровьем да в каземат…

— Я завтра же утром поеду к царю, — вставая, сказал Даниил. — Добьюсь, чтобы принял меня, выслушал. Не зверь же он гноить в тюрьме безвинного.

— И я с тобой, Данилушка, пойду, — промолвила мать.

— Мне надо одной идти, — тихо проговорила Анастасия. — Царь-батюшка поверит сказанному мной: невиновен Алёша.

— Давайте утром и рассудим, кому идти, — попросил Даниил. — А мне бы в баню поскорее: вовсе залубенел от грязи.

На другой день утром Даниил всё-таки отправился в Кремль один. Он уговорил матушку не ходить с ним.

— Надо там всё проведать вначале. Князя Воротынского постараюсь увидеть, ему в ноги поклонюсь. Узнаю, в Кремле ли государь.

Едва Даниил уговорил Ульяну, как к нему подступил Тарх.

— Батюшка, не гневайся на меня. Ты всё в походах был, а я к дядюшке привязался. Дай мне за него порадеть. Я люблю его.

Даниила больно укололо признание сына. Но Тарх сказал правду, и с этим надо было смириться.

— Ладно, собирайся, Тархуша, да надень лучший кафтан.

Вскоре Даниил и Тарх верхами отправились в Кремль.

Въезжая в ворота, Даниил ещё питал надежду, что встретит тут радетелей за честь и совесть, за Алексея Адашева. Он первым делом отправился в Разрядный приказ, к князю Михаилу Воротынскому. Здесь его ожидал первый удар: князь Воротынский уже не служил в приказе. Неувядаемый дьяк Мефодий принял его одного в своём покое, усадил на стул и сказал: