Олег Капустин - Судьба генерала

Когда Николай пришёл в себя, он приковылял обратно в духан и с тоской осмотрел мёртвое тело злополучного чиновника, распростёртое у окна. На простой круглой физиономии застыло выражение крайнего удивления и ужаса. Это всё, что у Муравьёва осталось.

— Полный провал! — пробормотал штабс-капитан.

Он приказал казакам убрать трупы из духана и с улицы. Чертыхаясь про себя, Николай стоял в душном дарбази и долго ждал, пока по улице к распахнутой двери не подъехала скрипучая арба, запряжённая медлительными волами. Казаки, спокойно переговариваясь, вынесли из духана, взяв за руки и за ноги, трупы чиновника и погибшего товарища и бесцеремонно забросили их на высокую повозку рядом с невозмутимым возницей, потом присоединили к ним убитого нищего, и арба, поскрипывая огромными колёсами, покатилась по кривой улочке. Хозяин духана, толстый грузин в ярко-красном архалуке [19] Архалук — мужская и женская верхняя распашная одежда у народов Кавказа. , перевязанном по большому животу поясом с серебряными накладками, засыпал лужи крови на полу опилками и, что-то недовольно ворча себе под нос, удалился в задние комнаты. Николай поднял с земляного пола свою папаху, отряхнул её от пыли, надел и хотел уже выйти, как к нему подбежал мальчик с подносом.

— Шашлык будете, батоно? — спросил он громко.

— А чтоб тебя, бичо, шайтан съел, дурака, — выругался Муравьёв и пошёл, тяжело шагая, к выходу.

— Ну вы же заказывали, уважаемый, как же так? — выкрикнул мальчишка громко ему вслед, одновременно щёлкая пальцами правой руки, чтобы отвести от себя проклятие незнакомца.

Штабс-капитан рассмеялся и на ходу швырнул серебряный рубль пацану.

— Съешь его за меня, — сказал странный русский и вышел из духана.

Николай, виновато опустив голову, направился к резиденции наместника докладывать начальству о секретной операции, над плачевными результатами которой уже подсмеивался почти весь Тифлис. На восточном базаре новости распространяются мгновенно.

Муравьёв не спеша плёлся к центру города. С ним рядом шёл загорелый до черноты хорунжий, который командовал отрядом переодетых казаков. Оба офицера мрачно молчали. Они приостановились, чтобы пропустить ногайцев в бараньих шапках и пёстрых халатах, ведущих мимо по пыльной дороге двух верблюдов; между горбов сидели молодые девицы в зелёных рубахах и алых халатах, перехваченных в талии широкими поясами. Из-под них виднелись ноги в пёстрых шароварах и ярко-красных сафьяновых сапожках. На скуластых лицах восточных модниц под меховыми шапочками блестели раскосые девичьи глазки, кокетливо поглядывающие на окружающих мужчин. Николай, увидев их, не мог, пусть и печально, не улыбнуться.

— Чтоб вас шайтан задрал! — выругался стоящий рядом хорунжий.

— За что ты их так? — удивлённо посмотрел на него штабс-капитан.

— Да не их я, а вот этих деревенских дураков, — ответил казак, показывая плетью на трёх крестьян в драных серых пыльных черкесках, загоняющих в какой-то дворик пару десятков овец.

Слышны были громкие гортанные выкрики на грузинском языке и непрекращающееся ни на мгновение истошное блеяние. Корабли пустыни невозмутимо прошли сквозь маленькую отару грязно-серых, вконец ошалевших от испуга овец, разгоняя их в стороны. Пастухи начали драться с ногайцами, одновременно пиная ногами и беспощадно молотя деревянными посохами разбегающихся животных. Над полем сражения поднялось густое облако пыли. Сбежавшиеся мальчишки, охочие до всяких беспорядков, неистово свистели и кидались камнями. Пара нищих попыталась в этой сумятице увести в ближайший переулок довольно упитанного барана. Пастухи с ногайцев переключились на воров. Гвалт поднялся неимоверный.

Николай вместе с хорунжим кулаками проложил себе дорогу. Отряхиваясь и отдуваясь, они вышли на одну из центральных улиц. Она была чуть пошире базарных переулков. О фонарях и мощёных тротуарах в столице Закавказья тех лет и не догадывались.

— Господи, в каком жутком виде здесь офицеры ходят, — проворчал Николай, качая головой.

— Ну, это же Тифлис, ваше благородие, а не Невский проспект, — улыбнулся насмешливо пожилой казак. — Привыкайте.

Мимо них по пыльной дороге шли по делу или просто слонялись десятки офицеров, одетых кто во что горазд. Они фланировали по городу в каких-то странного вида папахах или мятых холщовых фуражках. Их сюртуки без эполет выгорели на солнце и были измяты и даже — о, ужас! — заштопаны кое-где неумелыми руками денщиков. Многие щеголяли в черкесских костюмах с газырями — шестнадцатью посеребрёнными ружейными патронами на груди. Все были увешаны аляповато, по-восточному орнаментированными шашками и кинжалами.