Александр Золототрубов - Мерецков. Мерцающий луч славы

— Ну-ну, Кирилл Афанасьевич, поживём-увидим, кто из нас больше виноват, — сорвалось с уст наркома.

Не усмотрел ли вождь в его критике серьёзных пробелов в подготовке Красной Армии подрыв её могущества? Дал знать об этом Лаврентию Берии, и каша заварилась. А началась за ним охота ещё с тех пор, как он вернулся из Испании. На совещании командного состава Наркомата обороны в Кремле, где речь шла о «заговоре» маршала Тухачевского, когда Кириллу Афанасьевичу дали слово, он прямо заявил, что не верит, будто Уборевич предатель.

— Не знаю, кого как, а меня многому научил Иероним Петрович. Его боевой опыт помог мне в Испании честно выполнить свой интернациональный долг.

По рядам военных прошёл неодобрительный шумок, но Мерецков, казалось, никак на него не среагировал.

А теперь он сам в тюрьме! Как бы подручные Берии не завели на него «дело». Это они умеют делать не хуже, чем их предшественник Ежов.

«Пусть со мной делают что хотят, но им не удастся заставить меня подписать ложные обвинения, — решил Мерецков. — На этом и буду стоять!..»

Сталину позвонил из Ленинграда Жданов. Обстановка на Ленинградском направлении, которую нарисовал Андрей Александрович, была тревожной. Он сообщил вождю, что разговаривал с командующим Северо-Западным фронтом генералом Кузнецовым. Фронт попытался нанести контрудары по немецким войскам, которые вклинились между 8-й и 11-й армиями, но ничего толкового из этого не получилось. У немцев главная сила — танки, они прут вовсю. Вчера после упорных боев наши войска оставили Либаву. Гитлеровские войска вот-вот выйдут на дальние подступы к Ленинграду и смогут атаковать его оборонительные позиции.

— Это уже опасно, Иосиф, весьма опасно, — резюмировал Жданов.

— А что флот, сражается? — поинтересовался Сталин.

— Да, сражается, — подтвердил Жданов, — и неплохо, правда, уже понёс ощутимые потери. На вражеской мине подорвался эсминец «Гневный», ещё одна мина взорвалась под днищем крейсера «Максим Горький». Крейсеру удалось своим ходом добраться до острова Вормси, и там его взяли под защиту наши корабли. Получили небольшие повреждения также эсминцы «Гордый» и «Стерегущий». И всё это случилось на второй день после начала войны.

— Как готовятся войска Северного фронта к обороне Ленинграда? — вновь поинтересовался вождь. Говорил он спокойно, по-будничному, словно и не было войны.

Жданов без прикрас заявил, что всё возможное для отражения натиска врага под Ленинградом делается, но ему кажется, что комфронтом генерал Попов должен действовать более энергично.

— Он больше упрашивает своих командиров, а не требует, как положено. Под Ленинградом вот-вот начнутся тяжёлые оборонительные бои, и я не уверен, что Попов окажется на высоте…

— Чего ты хочешь, Андрей? — жёстко прервал вождь. — Говори прямо.

— Куда делся генерал армии Мерецков? — спросил Жданов. — Пошли его к нам, ведь перед войной он командовал Ленинградским военным округом, знает всех командиров, кто и на что способен. Когда началась война, он всего лишь два дня пробыл у нас, а сделал немало, чтобы подготовить войска округа к отражению агрессора. Но маршал Тимошенко зачем-то отозвал его в Москву. Извини, Иосиф, но я этого не понимаю. Может, скажешь, в чём корень зла?

Сталин молчал. Жданов ждал, что ответит вождь. Андрея Александровича тот уважал, ценил, но далее ему ничего не сказал об аресте Мерецкова. Что же делать теперь?

— Иосиф, ты слышишь меня? — заговорила трубка.

— Слышу, Андрей, — тихо отозвался Сталин.

А Жданов повторил:

— Пошли к нам Мерецкова, очень тебя прошу. Пусть он заменит генерала Попова на посту командующего Северным фронтом. А если тебе жаль Попова, пусть он останется заместителем у Кирилла Афанасьевича. Так как, Иосиф?

— Понимаешь, Андрей, дело тут политическое, — сдержанно произнёс вождь. — У нас возникли претензии к Мерецкову, и весьма серьёзные. Я поручил Лаврентию Павловичу во всём разобраться, для чего изолировали генерала Мерецкова от внешнего мира.

— Он арестован? — вырвалось у Жданова.

Его вопрос вызвал у Сталина раздражение.

— Что ты мне нервы треплешь, Андрей? — повысил он голос. — У тебя есть дела поважнее, так решай их. Сдержать натиск фашистов под Ленинградом, отстоять город — вот чем ты должен жить день и ночь. Если вдруг фашисты прорвутся в Ленинград, я всем вам головы поснимаю!

— Понял, Иосиф Виссарионович, — растерянно отозвался Жданов. — У меня больше вопросов нет…