Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

— Вот, я же говорил! Давайте дослушаем Ань-ина! — Старик ликовал, гордясь, что именно он привел в землянку этого необыкновенного юношу, который так много знает про Сына Неба.

— Гао-ди, когда вырос, стал старостой деревни. Это был человек с лицом похожим на драконью морду, с большим носом, длинными усами и бородой. Его, — продолжал Ань-ин, — назначили старшим над нунфу, собранными от сяни [9] Сянь — уезд. на строительство усыпальницы для Цинь Ши хуанди. По дороге большая часть людей разбежалась.

— Наверное, отправили и тех, которые не успели собрать r поле своей поспевший рис.

— Этого я не знаю, — признался Ань-ин. — Известно только то, что Лю Бан скрылся в ближайших горах со своими односельчанами. К ним присоединились другие такие же беглецы. Вскоре Лю Бан стал во главе восставших. Потом… Потом он сел на трон, и с него начался род Хань. Вот что я узнал из тех свитков. Много там написано еще, но я не все понял.

Люди взбудоражились. Каждый торопился высказаться:

— Когда приходилось туго, и раньше бежали от работы.

— Выходит, спасать свою жизнь, скрываться от властей — не грех, а веление Неба, если так делали даже полубоги.

— Значит, если надзиратель начнет бить одного, надо сообща за того заступиться!

— Надо всем вместе пойти к самому старшему надзирателю и потребовать, чтоб нас по очереди отпускали на три-четыре дня убирать урожай…

— Завтра же это сделаем.

— Не торопись! Надо договориться с людьми из других землянок, хотя бы соседних.

— Если мы будем защищать себя, Сын Неба не разгневается. А может, еще и накажет зловредных надзирателей.

Лучина, догорев, давно погасла. Но сладкие грезы долго никому не давали заснуть. В мечтах люди были далеко отсюда: одни убирали свой огород, другие гнали домой уведенных на строительство дороги мулов, третьи отнимали у сборщиков налогов свой скарб и одежду. Кто-то вслух грозился, что если надзиратель еще раз хлестнет его плеткой, то получит булыжником по голове…

Лишь постепенно обитатели землянки стали успокаиваться и засыпать, но тут послышался звон от ударов палки в било — надзиратели будили людей. Надо было спешить на работу. Сегодня байшаньцы взяли с собой и Ань-ина, он полюбился им, стал своим.

К полудню начала сказываться усталость. Кто-то чаще спотыкался, у кого-то закружилась голова. Как всегда, надзиратели дергали людей за одежду, понукали, хлестали плетками. Но никто из байшаньцев, даже те, кто храбрился ночью, не осмелился перечить им. Все шло, как прежде. Изнуренные люди, горбясь, так же покорно, как их мулы и волы, таскали землю. «Одно дело — болтать в землянке, — рассуждали про себя люди, — и совсем другое — стоять с надзирателем лицом к лицу. Судьба нунфу — корпеть над землей от колыбели до могилы».

Медленно текли дни. Но рассказы о том, что Сын Неба родом из села, что все жестокости исходят не от него, а от надзирателей, сборщиков налогов и деревенских старост и что Сын Неба накажет их, если узнает о притеснениях, передавались из уст в уста, из землянки в землянку, обрастая новыми вымыслами. Иные уже утверждали, что вот-вот приедет сам Сын Неба и прикажет повесить всех надзирателей прямо на глазах у обездоленных. Одни верили этим разговорам, другие не верили, но все ждали: что-то должно произойти.

— Молодость бесценна и, увы, неповторима, — сказал как-то старик Ань-ину. — И усталость в молодые годы проходит быстро, и на душе светлее, хотя ты голоден и бос.

Как ни безрадостны были юные годы Ань-ина, но и у него на душе сохранилось светлое чувство. Ему хотелось открыть кому-нибудь свое сердце. Но кому? Крестьяне, обитатели землянки, казалось, были совершенно безразличны ко всему, кроме своей нужды.

Но вот судьба свела Ань-ина с одним молодым байшаньцем. Ему уже исполнилось лет двадцать пять, но он тоже еще не был женат. Несколько ночей они спали рядом, у входа в землянку. Однажды в темноте, когда им не давал заснуть чей-то громкий храп, Ань-ин шепотом спросил своего приятеля:

— Когда ты собираешься жениться? У тебя же есть родители, вы имеете свою хижину…

— А на что свадьбу сыграть, как потом прокормить жену? — вздохнул молодой сосед.

Наступило молчание.

Любишь кого-нибудь? — Ань-ин старался вызвать встречный вопрос — ему не терпелось поделиться своей тайной. И приятель спросил:

— А ты?

— Да, люблю! Хочешь, расскажу?

— Говори.

— Я расскажу сначала все о себе. Иначе моя любовь будет тебе не понятна.