Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

— В Байшань, что ль?

— Да, в Байшань.

— И к кому же?

— К дяде.

— Как кличут его? — Старик хитро прищурился.

— Тан Чэ.

— Опять врешь: нет такого в нашем селе!

— Значит, вы оттуда? Да, я подзабыл имя дяди. Мать мне так давно о нем говорила.

— Мать-то жива?

— Жива, но я много лет ее не видел.

— Ты от кого бежишь? — уже напрямую спросил старик.

— Ни от кого. Просто я заблудился.

— Ну, твое дело. Значит, тебе надо перейти на тот берег реки? И не попасться на глаза надзирателям? Так, что ли?

— Да, нужно бы перейти.

— Ладно, я тебе помогу. — Старик немного подумал: — Но сперва пойдем со мной, поможешь собрать хворост.

Юноша молча последовал за стариком. У него не было выбора. Идти вниз по течению реки бесполезно: теперь толпы строителей, должно быть, уже почти достигли земли Наньюэ. Значит, там пройти невозможно. Вверх по течению тоже не пройдешь: там крутые высокие горы. В одиночку взбираться туда опасно — живым не выберешься. Пути назад нет — это опять рабство… Лучше умереть, чем снова попасть в неволю! Счастливый случай избавиться от рабства выпадает раз в жизни, и то не каждому. А этот старик, что он за человек? Не предаст ли? Он, конечно, уже сообразил, с кем имеет дело, хоть и не докопался до сути. Так что остается одно — довериться старику. Только надо быть осторожным с ним.

— Как тебя зовут? — спросил старик, словно угадав ход размышлений юноши.

— Ань-ин, — ответил тот после краткой заминки.

— Вот тебе серп. Сожни эти высохшие стебли. А я соберу корневища.

Оба взялись за работу. Но как только Ань-ин связал первую охапку, старик вдруг остановился:

— Какой же я недогадливый! Ты ведь, сыпок, еще ничего сегодня не ел. Недаром говорят: сытый голодного не разумеет.

Они сели прямо на землю. Старик достал сделанный из рогожи мешочек, вынул из него горсть высохшего вареного риса:

— Бери, сынок. Ешь.

Только увидев еду, Ань-ин вспомнил, что уже второй день у него маковой росинки во рту не было. Судьба никогда не баловала его, и он притерпелся к голоду.

— Недалеко отсюда в трех землянках живут мои односельчане, — заговорил старик, когда Ань-ин начал есть. — Они работают с рассвета до глубокой ночи. Я им кипячу воду для питья. У кого есть сушеные фрукты, тот их заваривает. Иногда мы варим из овощей суп, но это редко, раз в два-три дня. Ты тоже будешь работать. Я скажу, что ты мой племянник, пришел меня навестить.

— Значит, там есть и такие, как я?

— А когда в Поднебесной не было бездомных бродяг? Их везде полно.

— И я буду работать с бродягами?

— Помни: беглецу легче укрыться среди большого скопища людей, чем в горах, в одиночку.

Ань-ин задумался. Старик продолжал:

— Работать будешь с ними, а ночевать — в нашей землянке. Как достроим дорогу, вернемся в Байшань. Ты поселишься со мной — у меня есть хибарка и клочок земли. Когда я умру, ты меня похоронишь: у меня ведь никого нет. Сын убит на войне с сюнну [2] Сюнну — «злые рабы». Так ханьцы в тот период называли хуннов. , старуха в прошлом году померла… Вот такие дела, сынок.

Старик всхлипнул и вытер глаза краем рваной, грязной рубахи. Ань-ин перестал колебаться и устыдился своей недоверчивости. Вот и выход: сейчас пойти со стариком, а потом и жить у него. Вскоре Ань-ин и старик скинули с плеч хворост возле землянки…

Еще до рассвета люди один за другим стали спускаться в долину на строительство дороги. Старик разбудил Ань-ина:

— Иди с ними. Когда будут раздавать еду, не зевай!

Ань-ину дали корзину. Он начал таскать землю и щебень. Когда солнце поднялось высоко, Ань-ин увидел, что рабочие вдруг побросали лопаты и носилки и, несмотря на крики надсмотрщиков, кинулись в одну сторону. Там показалась низкая повозка на двух колесах, ее волокли люди. Толпа вмиг окружила повозку, не дав докатить ее до места. Свирепый надзиратель, отталкивая и хлеща плеткой самых назойливых, заставил поставить повозку на подпорку, затем влез наверх и, раскорячив ноги, открыл крышку первого чана. Недружелюбно косясь и покрикивая на голодных людей, он принялся маленькой чашечкой отмеривать им сухой вареный рис.

Ань-ин не решался подойти ближе — ему казалось, что пробиться невозможно. Поднявшись чуть выше по склону, он, глотая слюну, издалека наблюдал за столпотворением. Кто был посильнее, те вновь и вновь вклинивались в наседающую толпу, протягивая либо обломок деревянной чашки, либо помятую бронзовую посудину. У кого ничего не было, те подставляли грязные пригоршни. Безуспешно пытаясь навести порядок, надзиратель время от времени наугад хлестал людей плетью. Чтобы выбраться из толпы, не рассыпав риса, некоторые прижимали его к груди, иные поднимали над головой. Но более ловкие руки выхватывали у них драгоценную добычу. Случалось, что рис просыпался на землю. Тогда неудачливые и слабые, ползая под ногами, подбирали его щепотками, а то и по одному зернышку, и тут же, не сдув пыли, торопливо совали в рот…