Григорис только вращал круглые от бешенства глаза, но спорить не решался. Нравоучительные беседы настоятеля с беглым архиепископом повторялись не раз — мудрый старец хотел убедить неистового владыку в неверности всех его действий, в необходимости всеобщего примирения и устранения разлада в Армянской церкви. Куда там! Не выдержав поучений старого монаха и еще больше накалившись злобой против родича-правителя, Григорис ночью скрылся из обители, перебравшись в соседний монастырь Кечарус, где было много его сторонников. Однако на новом месте опальному иерарху не повезло. Кто-то из монастырской братии дал знать в Вышгород о пребывании Григориса в обители. Из Ани незамедлительно прискакал Ростом со стражей, арестовал владыку и в оковах препроводил на остров Севан, где мятежник, пробыв несколько лет в заключении, скончался. На его место Захарий назначил смирившегося вардапета Иоаннеса из Санаина.
— Ленивы твои проведчики, Исраел! Что делается в монастырях и церквах, ничего я не знаю, — недовольно объявил правитель на утреннем докладе.
Вазир молча положил пачку пергаментных листков на стол. И молвил:
— Донесения с мест за неделю, государь.
— Читай самые важные!
— Вот из Ахпата. В притворе драка в прошлое воскресенье приключилась. Нового архиепископа избить хотели сторонники Григориса, с трудом отстояли владыку иереи, — докладывал Исраел.
— Провести дознание. Самых рьяных отправить к Григорису на Севан. Пусть вместе сидят! — распорядился Захарий.
— А вот вести из Оромоса. Отец-келарь обители похвалялся, «на пять лет, мол, запасов зерна я собрал в закрома монастырские».
— То не плохо, запасливыми всегда были монахи! — заметил правитель.
— А дальше сообщает проведчик: «А еще тер-Матевос говорил: будет-де война с агарянами, не хватит в Ани хлеба, золотой за меру будут анийцы платить!» — продолжал вычитывать вазир.
— Ну и негодяй! — вскипел Захарий. — Недаром рассказывали мне анийцы, как при эмирах на нужде народной наживались святые отцы. Поди, и в других обителях немало хлеба припрятано, а? Недаром чуть не половину земель отцы в Айастане захватили — по нашей же глупости княжеской, через пожертвования! Полторы сотни монастырей насчитывают в моих владениях. И ничего с этим не поделаешь — попробуй хоть один закрыть! Наоборот — новые все воздвигают, от службы воинской и других повинностей уклоняясь. Так вот, Исраел, возьми себе на заметку — выяснить надо, где, какие запасы зерна в обителях находятся, и в случае нужды (а о войне с султаном тер-Матевос, кажется, правильно судит!) заберете излишки на пропитание войсковое. Так-то!
Не все мог высказывать своему державному питомцу преподобный Мхитар Гош, предпочитая изливать душу перед новым любимцем иноком Ванаканом.
— Вот, хочешь ты, сын мой, писать историю народа армянского, продолжить труд великих историографов — Моисея Хоренаци, Фавстоса и многих других. Но, поверь, нелегко быть анналистом нелицеприятным, описывать деяния людские правдиво и точно. К примеру скажу, прибыл ты, после долгого путешествия, с решением соборным об алтарях походных бесспорным и каноничным. Так, Иоаннес?
— Воистину так, отче.
— На решение ополчились архиепископ Григорис и многие другие отцы, даже пострадали за это! А почто ополчились, спрашиваю?.. Какова их цель?
— Не ведаю, — развел руками Ванакан.
— Первая причина — вражда отцов восточных к владыкам киликийским, что хотят Церковью св. Григория управлять, хоть и покинули Айастан для более спокойного проживания в краях далеких. Увы, увы! К чему стеной глухой от прочих верующих отгораживаться, единство народов братских, соседей вековечных нарушать? Почто единство бранное нарушать? В этом Закарэ полностью прав!
Неожиданно вздохнув, Гош продолжал:
— Вторая причина — вражда между мирской и духовной властью. Искони повсеместно борются за власть верховную, за блага земные, за поля и пастбища тучные правители между собой. И владык духовных не щадят! Ошибки же отцов наших — для Закарэ предлог преудобный для усиления власти своей…
— Ведь сказано в Писании: «Кесарево — кесарю, а Богу — богово»? — несмело вопросил Ванакан.
— Не всегда мы выполняем заветы Христовы! — печально ответил Гош. — Предвижу, не даст Закарэ воли отцам, сам захочет кормило власти держать безраздельно, а тогда… — старый минах не договорил, поник головой.
Брожение в монастырях и церквях не утихало. Хоть и притесняли пастырей мусульманские правители, но в дела церковные не вмешивались, доходов судебных не отбирали и в узилища пастырей не ввергали, как это проделал правитель-христианин, родича близкого не пощадивший. Потеряв терпение, Захарий решил сам отправиться к владыке, нити недовольства в монастырях тянулись от архиепископского дома. Так утверждал Исраел.
Читать дальше