Юлия Верба - Одесская сага. Нэцах

Нилка со своей слепой любовью и полным непротивлением любому бытовому злу окончательно «испортила» и без того не самого светлого Павлика. С каждой пьянкой он все дальше и дальше расширял границы дозволенного — забрать, разбить, поднять руку… А утром встречал такой же полный любви Нилкин взгляд. Казалось, она физически не умела сердиться или обижаться. Она плакала коротко и горько, как ребенок, и стряхивала с себя болезненные воспоминания, замазывая фингал под глазом. «Воздушный шарик» с вечным «ну и шо?» — ревнует меня, страшное дело!.. Что это — глобальная, переданная Фирой любовь к своим или инфантильное детское желание оставаться всегда и для всех хорошей, не могли понять даже дворовые эксперты — Ася с Ривой и недавно принятая по наследству в их компанию Полиночка.

Это только Нилке все, что ни происходило в доме, Одессе и даже в стране, было нивроку и давало в худшем случае повод для зубоскальства. Могикане Мельницкой-Моисеенко относились ко всему устало-иронично. Больше всего газетчики раздражали Асю Ижикевич.

Она жаловалась Риве:

— Не, ты это слышала?! Яшке Гордиенко открыли памятник на школе. Вот с такими, — она показала что-то неприличное размером с кукурузный кочан, — вот такими золотыми буквами. Как разведчику и патриоту. Мать его, Мотька, выступала.

— Ой и кисло тебе в чубчик, Ася, — вздыхала Рива. — Чем они тебе не угодили?

— А тем, — распалялась Ася, — что мой шлимазл всю войну партизан кормил моими продуктами, по городу для них рыскал да еще и придурок малолетний бриллианты Сталину сдал! И ему даже вот такусенькой дощечки не дали! Даже грамоты паршивой!

— А телеграмма от Сталина?

— Та шо та телеграмма? Кто там уже помнит, да и культ личности развенчали — нигде не покажешь.

— Та успокойся, малахольная, — Рива обмахивалась фартуком. — Яшка ж погиб. Поэтому доска.

— А шо, Героев партизанам только посмертно дают?

— Да шо ты пристала до той доски? Тоже выступить хочешь? Так ты и так концерты каждый день на весь двор закатываешь шо та народная артистка! Не гневи Бога — толковый пацан, рукастый.

— Ой, Рива, не напоминай мне про руки! Он этими руками мамину сытую старость на телеграмму променял!

— Я ж говорю: хороший пацан. Родине помогал и тебе на старости поможет. Не писай догоры!

— Ой, Людка! А ну ходи сюда! — прищурилась, переключившись, Ривка. — Ты где такое пальто оторвала?

Людка Канавская покрутилась перед мадамами: — Сама пошила!

— Та ладно! — удивилась Ася. — Из чего?

— Из баб Жениного.

— И она тебя не убила?

— Так его моль пожрала. Она достала, долго там чего-то причитала, потом посмотрела, что дырки здоровые, и думала из кусков что-то вроде жилетки сшить, но она не умеет. И я упросила мне подарить!

Ася потрогала рукав:

— А на чем шила?

— Так там прабабкин «зингер» стоял — вот и пошила.

— Что значит взяла и пошила? Ты как научилась?

Людка уже тяготилась допросом:

— Ну как? Как все — взяла книжку «Кройка и шитье», читала и делала.

— И шо? — удивилась Ривка. — Сразу вышло?

— Не, я сначала из тряпки кукольное сделала. А потом свое, но там, — Людка отвернула подкладку, — там криво, но сверху не видно.

— Вот молодец! — похвалила Рива. — Хорошая специальность, и копейка всегда, и сама одетая! Учись, доця!

Ася вдруг притянула к себе Людку и сжала в объятиях: — Какая же ты умница! Жалко, что маленькая! Заходи в субботу, у меня там отрез трофейный лежит, а мне этот цвет ни к селу, ни к городу. Понравится — отдам.

— Спасибо, — улыбнулась Людка и рванула в подворотню.

А Рива с Асей молча смотрели вслед.

— Да уж, — вздохнула Рива, — бедное дитё. В тринадцать лет себе пальто шьет. Мамка безмозглая с этим пьяницей, который все пропивает. А ребенок себе бабкин дрэк выпросил и сама пошила, потому что ходить не в чем.

— А Женька, Женька что, слепая? Чего она внучке не поможет? — возмутилась Ася. — Она что, не видит, как дочка живет?! Сама-то хорошо зарабатывает!

— А Женька никогда доброй не была — такая стальная девочка. А с годами совсем заржавела, — вздохнула Рива. — Живет как в банке за стеклом, как не с дочкой, а в коммуне с квартирантами.

— Та меня б так жизнь ломала, как ее, с мужем ее, с расстрелом, с румынами, со свекровью этой, с чахоткой, — я б три раза сдохла уже! — искренне воскликнула Ася.

— Ну так, может, она и померла внутри? Выгорела. Вся. Чтобы выжить. Жалко, хорошая девка была когда-то! Огонь просто. Ты, Аська, не застала…