Юрий Плашевский - Дол Заповедный

— Коли тебе интересно, царь Иван, говорят, слава богу, здоров, — мрачно сказал Томила. — Да что толку? Сын его старший, именем Иван же, государь-наследник, — умер. Да не просто, а злой смертью…

— Ну? — Иона растерянно оглядел застольщиков. — Да как же это? И верно ли? И кто же сказал, что злой погибелью? Да ведь это всем пагуба!..

Ворон покивал головой, воззрился прищуренным глазом в Иону:

— Ну, пагуба… А ты — что? Будто мало наслышан, что доселе творил царь Иван? А что верно — так уж верно. Инок один сказывал: им в монастырь вклад большой от царя прислан, молитвы держать и поклоны братии монастырской класть по убиенном рабе божьем Иване.

— И чтоб все то — и молитвы, и поклоны — до скончания века было, — тихо прибавил Степан. — По всей Москве шепот идет — царь-де в сына посох метнул, гневом опалившись. Сына и не стало. Да ты что — впрямь ничего про то не слышал? Ну и глухомань у вас!

— Не, не слышал, — в странной задумчивости покачал головой Иона. — А еще что?

— А еще то, что царь Иван государство свое разорил. — Это тебе ведомо?

— Про то ведомо. Про то мы слыхом слыхали. А как все ж разорил-то?

— Очень просто. Все на войну истратил. Ась? Лет двадцать, почитай, иль больше Ливонию воевал, да не завоевал царь Иван. Земля и запустела. В деревнях — шаром покати. Народушко разбегается.

— Как вы? — Иона усмехнулся.

— А что? Мы — как все, — опять вмешался Томила. — Да и ты тоже. Разве нет?

— Я тоже — что бог даст. А что царь Иван Ливонию не завоевал — на том его вины нет.

— Как это — нет? — сказал Ворон. — Царь он или не царь?

— Он-то, конечно, царь, — задергал козлиной бородкой Иона, — да удачи ему не было.

— Почему?

— Воеводы не те.

— А где ж те? — ощерился Ворон.

— Какие — те?

— Те, что ему Казань, да Астрахань завоевали, под высокую его руку подвели? Ну?

— А бог весть.

— Не можешь сказать? А чего разговор затевал? Чего? — не отставал Ворон. — Теперь говори!

— Да обожди ты, черт!

— Не можешь? — повторял Ворон. — Так я тебе скажу: псам, кромешникам отданы.

— Каким кромешникам?

— Что кромешникам, что опричникам — все едино — на съеденье отданы.

— Опять все про то же, — вздохнула Серафима. — Неужто не надоело? Как соберутся, знай одно — про царя Ивана. Пейте вот лучше, — она подала каждому в деревянных чашках горячий сбитень.

— Нет, отчего ж, поговорить всегда хорошо, — Иона оглядел сидящих. — Так и познакомимся. Про опричников царских я знаю, а что кромешниками их кличут — не знал. И давно?

— Давно! — Ворон махнул рукой. — Псы ненасытные. Из ада кромешного вышли и в ад же кромешный уйдут.

— Уж больно грозен царь Иван, — хмуро прогудел Томила.

— Царство без грозы, что конь без узды, — подмигнул Иона, засмеялся тихо.

Ворон хотел было взвиться, да вгляделся в Иону и осел. Улыбнулся невесело:

— Ты чего нас задираешь? Чего?

— Что боле человек голеет, то боле мудренеет.

— То-то и у тебя мудрость сквозь дырья просвечивает.

— Теперь дырьев, спаси Христос, уж нет. А были.

— А на Руси тех дырьев что дольше, то все больше, — сказал вдруг все время молчавший Степан. — Теперь мужику вовсе податься некуда. Выход ему заказан!

Иона вопросительно взглянул на Ворона. Тот кивнул:

— Запретил царь Иван выходить крестьянским мужикам от одного помещика к другому, искать лучшей доли.

— Это что ж? Значит, теперь Юрьева дня нет?

— Теперь Юрьева дня нет.

Иона вдруг прикрыл глаза, забормотал, раскачиваясь, будто в полусне:

— Река мелкая, плоты тяжелые, пристава немилостивые, палки большие, батоги суховатые, кнуты острые, пытки жестокие, люди голодные…

Серафима испуганно толкнула его:

— Ты что? Иона! Проснись!

Иона взглянул на Серафиму, сказал словно нехотя.

— Ничего. Это я свой путь вспоминаю. Как шел когда-то…

— И куда пришел?

— Туда, куда, чую, и вам хочется.

— А ты откуда знаешь, куда нам хочется?

Иона хитро посмотрел на Ворона:

— Без толку далеко забредать — себя не знать! Только вы мне вот что скажите — на добро идете, или так — чертям хвосты сучить?

— А где они здесь — черти?

— Где? — возопил вдруг в голос Иона. — Они — везде! Вы думаете — леса темные да заломные, места топкие и грязи, и болота большие, и дебри дикие, и лешие — так и нет никого? Кровососы — они проныры, они везде пройдут и все найдут. Переписчики царские Иван Яхонтов, дьяк, да подьячий, Третьяк Зотов, прошлым летом окрест бродили, едва до нас не дошли. Спаси, Христос, на последнем переходе чуть в болоте не потопли, отступились, аспиды, вернулись обратно. Ушли. А всех, кто попался под руку — всех переписали, всех пересчитали. И все плати, плати, плати — дьявол их забери!