Юрий Плашевский - Ксения

Было уже холодно, но по-прежнему ясно, и Абруццские горы выступали по утрам в сиреневой дымке отчетливо. Днем, в потоке света, они исчезали, словно окутывались золотистой волшебной тканью, делавшей их невидимыми.

Монастырь стоял на вершине высокого холма, склоны которого густо поросли оливковыми деревьями. Урожай плодов с них уже давно убрали, и деревья теперь отдыхали, медленно погружаясь в зимнюю дремоту. Листья их поблекли и покрылись пылью.

Обширная терраса у главных ворот монастыря, выложенная большими белыми плитами известняка, переходила в дорогу, которая, извиваясь, спускалась вниз, в долину.

В то декабрьское утро по террасе медленно прохаживались монах и юноша-воспитанник. Небо наливалось светом. Горы на востоке потемнели. Они стояли почти черные, резко выделяясь на желтом фоне.

Юноша не отводил глаз от пламенеющего небосклона. Он остановился, опершись на невысокую каменную ограду.

Монах подошел к нему, и оба они теперь в молчании смотрели на восток. Наконец поверх черного края гор брызнул острый, ослепительный луч, который тут же неудержимо начал шириться, расти. Поток света излился на мир.

Юноша повернулся к монаху. Тот заметил в широко раскрытых голубых глазах его слезы.

— Ты чувствителен, Томазо, — усмехнулся монах, — и благочестив… Я знаю. Это хорошо. Но и в восторгах следует соблюдать умеренность, сын мой.

На террасе между тем становилось людно. Мимо, погоняя тяжело нагруженных ослов, прошли два простолюдина в кожаных капюшонах, надвинутых на лоб, с ниспадающими на плечи краями. Низко поклонившись монаху, они подошли к воротам и закричали наверх сторожу, чтобы он впустил их. Ослы остановились, потряхивая головами, постукивая копытами. Из мешков, перекинутых через спины животных, торчали большие тонкогорлые кувшины, покрытые темной зеленой глазурью. Кувшины были полны свежего оливкового масла нового урожая.

Сторож выглянул в оконце башенки, что-то крикнул и исчез. И слышно было, как он, шаркая ногами, спускался по лестнице. Вскоре ворота, сбитые из толстых дубовых бревен, растворились. Погонщики вместе с ослами вошли во двор монастыря, но долго в прохладном утреннем воздухе чувствовался еще аромат свежего масла, рожденного благословенной землей Италии.

Из ворот, толкая перед собой тележку с большой деревянной кадью, вышли двое монахов. Приблизившись к колодцу, обнесенному белой каменной квадратной оградой, остановились и не торопясь начали набирать воду.

Скрипел ворот. Раз за разом из колодезного мрака подымалось темное дубовое ведро, и в кадь лилась тугая холодная струя.

Снизу вновь послышалось цоканье копыт. На террасу въехал всадник в длинном синем шерстяном плаще и таком же берете. Конь рыжей масти с белой звездой на лбу, остановившись, посмотрел на солнце и тонко, заливисто заржал.

Человек в берете спешился, подошел к монаху, поклонился низко, сказал:

— Благословите, падре.

— Кто ты? — спросил монах, благословляя его.

— Джованни Руффо, из Флоренции, из цеха торговцев мехами, сукнами и другими благородными материями, а также благовониями и пряностями.

— Хорошо, Джованни, — сказал монах, кивнув торговцу. — Видно, прибыл ты в святую обитель с некоей целью?

— Да, падре.

— С какой же?

— Год назад вернулся я из дальнего путешествия. И оно, благодарение пресвятой деве, принесло мне добрый барыш.

— И теперь ты вновь хочешь отправиться в чужие страны?

— Да, падре. Снова собираюсь в дорогу. Но прежде чем пуститься в путь, желал бы я отслужить мессу пресвятой деве и заручиться ее покровительством.

— Хорошее дело ты задумал, Джованни, и дева Мария будет с тобой. В том порукой наша святая обитель и усердные молитвы братьев ее. А далек ли твой путь?

— Далек, падре. Через Альпы, через Каринтию и Штирию, через страну Венгров и Моравов. А дальше через вольный королевский город Краков. За ним начнутся многоводные реки русов, и на одной из них стоит Киев, обширный город, цель моя.

— Велик ли город этот, Джованни?

— Да, падре. Размерами он превосходит Флоренцию, где я родился. Много вместил в себя Киев домов, а вместе с ними и знатного, и черного народа, а также купцов, и весьма искусных резчиков, и писцов, и скорняков, и золотильщиков, и других мастеров. Роскошные стоят в нем над большой рекой дворцы князей, и храмы божьи, и монастыри христианские.

— И торг большой в этом городе?

— О да, падре, очень большой, — купец вздохнул с каким-то сожалением: видно, представилась ему на мгновение кипящая яркими пятнами торговая площадь далекого богатого города, и в нем вновь проснулось желание поскорее окунуться в ее пестрые толпы.