Александр Марков - Атаман Метелка

— Русские попы тоже маху не дают, — вставил кто-то из казаков.

— Тише, чш-ш-ш… — приглушенно сказал Тишка.

Говор смолк. Гребцы перестали грести.

«Уж не солдатский ли разъезд?» — подумал атаман и, скинув с себя овчинный тулуп, поднял голову над бортом лодки.

Длинный песчаный мыс тянулся к морю, а там дальше — простор безбрежных вод. У мыса высокая стена камыша несколько отступала, образуя заводь. На самой ее середке плавала утка. Она плавала кругами, раскинув крылья, вытянув шею и громко, как-то хрипло покрякивая. Несколько в сторонке хорохорился селезень в брачном уборе — то бок покажет, то грудь, то хвост. Бриллиантами брызг взбудоражил он тишину и устремился к утке. Но она успела увернуться, тихонько задев его крылом, будто играя…

— Экая красота! — вздохнул Тишка.

Селезень и утка шумно срываются, круто взмывая ввысь.

Шмыгая закрасневшимся носом, Тишка добавляет:

— Ведь вот же тварь бессловесная и то о семье хлопочет, а я человек, и ни семьи у меня, ни пристанища… Раньше не думал, а вот старость пришла…

— Чего уж теперь горевать… своим говором атамана разбудили…

— Да я и так заспался. — Заметайлов поднялся, потянулся, качнув лодку. Оглядевшись окрест, спросил: — Скоро ль Богатый Култук?

— Обойдем косу и войдем в него, атаман, — ответил Тишка.

— А до рыбацкого стана далеко?

— Версты три, не более.

Заметайлов опустился на скамью, свесив голову над бортом, черпанул пригоршней воды и плеснул себе в лицо, потом еще и еще. Долго вытирал платком раскрасневшееся лицо. Легкий ветерок шевелил рыжие волосы, и, казалось, на голове его колыхалось пламя. Закатные лучи били прямо в лицо, и атаман щурил глаза, но голову не отворачивал. Резче обозначились тени у переносья и под глазами.

Жизнь оставила приметные следы на его большом загорелом лице. В детстве он переболел оспой, изрябившей ему нос и щеки. За плохо сросшейся губой белел обломанный зуб, выбитый в рукопашной драке на деревенской свадьбе. Однако за пушистыми рыжими усами этот изъян был почти невидим. На лбу змеился белый сборчатый шрам — след падения с лошади. Повязку атаман давно снял, но не выкинул. Шитое золотыми нитями изображение рыцаря на лоскутке шелка так понравилось ему, что он вырезал его и нашил на шапку. И сразу стал приметен этой шапкой среди казаков. Да и в народе дали прозвище «Метелка — Железный лоб». Впереди атамана летела молва о Метелке. Она неслась как ветер, как туча, как дымная гарь далекого лесного пожара. Крестьяне многих вотчин говорили меж собой: «Пугачев попугал господ, а Метелка придет и выметет их».

В Богатый Култук атаман входил без опаски. Место глухое, лишь птицы сюда залетают, а вести людские не скоро дойдут. Трудились здесь рыболовы-ватажники отшельниками. В весеннее время, обильное комарами и мошками, жили под пологами из грубой ткани, к осени перебирались в землянки. Пойманных осетров и белуг солили в чанах и бочках, много пластованной рыбы вялили на вешалах. Топили в огромных котлах сомовье сало. А иногда прямо в песке рыли ямы, сваливали туда усачей и солили. Сопревшая от солнца сомовина начинала гнить, за три версты дышать нечем, а рыбакам все нипочем. Зато без больших хлопот снимали отстоявшийся сверху жир черпаками и сливали его в козьи шкуры. Шел он на смазку оружия и на светильники. Покупали его туркмены да проезжие хивинские и бухарские люди. А красную рыбу раз в месяц большими партиями отправляли в Астрахань, где ее перехватывали расторопные перекупщики.

Все это хорошо знал старый Тишка. Когда-то частым был здесь гостем. Он и подговорил атамана зайти сюда и раздобыть большую лодку или расшивку. Тесно было казакам в двух лодках. Да еще одну, самую малую, оставили с больными сотоварищами на Чучиной ватаге.

К тому же, чтоб добраться до Турхменского кряжа, нужен был лоцман. Хоть и знал старый Тишка эти места, но не бывал на взморье лет пять. А черни приморские очень переменчивы. То новую косу наметет у острова морская волна, то какой-нибудь проток выкинет в море песчаную россыпь.

Вскоре потянуло рыбьей гнилью, показалась над камышами крытая дранью крыша. Еще немного, и стали видны сгрудившиеся у отмели лодки и серый низкий сарай на сваях. Заметайлов велел казакам повернуть к расшиве, стоявшей на якоре саженях в сорока от берега.

— Куда это мы? — удивился Петруха, когда увидел, что гребцы отворачивают от берега.

— Закудакал, — недовольно проворчал Тишка. — Нельзя спросить по-людски: далеко ль, мол, пойдем? А то: куда, куда? На кудыкину гору.