Александр Марков - Атаман Метелка

Васятка не заметил, как задремал, и лишь когда солнечный луч переместился и ударил прямо в глаза, молодой художник спохватился. Вновь принялся лихорадочно смешивать краски, выискивая нужный тон — желто-красного металла, слепящих бликов и темных прорисей легендарных всадниц. Сколько веков прошло, а как выразительны вздыбленные кони! Неизвестный мастер будто лепил их рельефы из податливой глины. А ведь это чекан по золоту. А вот упавшая девица, сраженная стрелой. Так именно и могла лежать поверженная скифская дева, бессильно откинув правую руку и запрокинув голову с полуоткрытым ртом. В положении ее распростертого тела мальчишке что-то показалось знакомым. Он напряг память и будто наяву вновь увидел широкий простор реки и лодки с разноцветными парусами. Плыли на Чуркинский учуг, где решила догуливать буйная компания, которой верховодил сам Бекетов. Он любил показывать гостям рыбную ловлю и потчевал их свежей осетровой икрой, которая запивалась изысканными винами. Васятку сенатор тоже взял с собой. Любил его проворство и держал при себе. Уже в пути велел Бекетов открыть деревянный погребец. Васятка вынул семь хрустальных штофов и три серебряные чарки — по числу гостей. Вынули и скляницы с разной вейновой водкой.

Выпив по штофу, гости разгорячились, а Никита Афанасьевич придумал забаву. На соседней лодке ехали девицы и парни — дворовые музыканты. По взмаху руки Бекетова рулевой подвел лодку ближе к берегу и рывком накренил ее. Вода полилась через борт, и лодка стала тонуть. Многие девицы попадали в воду, и парни стали вылавливать их сетью, как диковинных рыб. Раздался визг, смех, суматошные выкрики. Бекетов раскатисто хохотал, видя, как бестолково барахтались в воде перепуганные красавицы и как мокрые платья облепили стройные фигуры выскочивших на берег.

Бекетов не раз устраивал, как он сам говаривал, «шутейное купание» и доставлял несказанную радость гостям. На этот раз «купание» имело конец печальный. Одна из девиц упала не на мелководье, а попала в суводь. И заметили ее исчезнование, лишь когда все выбрались на отмель. Нашли уже тело бездыханным, с набившимся в рот илом.

И навсегда запомнил Васятка простую и страшную картину человеческой смерти. Тягучие, глухие удары сердца, казалось, разрывали куртку. Он обостренным зрением и слухом впитывал все: и необыкновенную прозрачность свежего воздуха, и оборванность смутных речей. Широкие спины, залитые солнцем, босые ноги на хрустком песке. И мерные взмахи натянутого паруса, на котором перекатывалось белое девичье тело. Но откачать ее не удалось. Опустили тогда парус на землю. И лежала она на нем, запрокинув голову, уставя незрячие глаза в синее небо.

Тогда, не помня себя, Васятка готов был вцепиться в белоснежный парик Бекетова, готов был терзать кружевной шарф под тугим подбородком. Мальчишка уже метнулся к осанистой фигуре вельможи, как кто-то из дворовых схватил его за руку и отвел в сторону.

— Брось, Васятка, кроме беды, ничего не наживем, — сурово сказал мужик. — Думаешь, мне не тяжко на это глядеть?

А потом видел Васятка, как вели к лодке совсем сникшего сенатора. Голова его тряслась, из глаз катились слезы. С тех пор Васятка так и не мог понять, жесток или добр этот человек, скуп или щедр, хитер или прост… Почему-то, пытаясь разгадать душу сенатора, видел мальчишка картину, висящую в углу, — пленительно-красивую женщину, которая в то же время была поражена тлением. Как совместить подобное? В гневе был страшен сенатор, безжалостно секли на конюшне провинившихся мужиков, и никто не решался тогда остановить посвист плети доморощенного палача. В минуты душевного благодушия не знала меры в щедрости рука сенатора.

Именно в такую минуту он как-то сказал Васятке:

— Вот нет у меня детей, дружок. Так уж получилось. Не может быть вертопрах мужем. Гляжу на тебя и понять не могу: и ласков ты, и кроток, но, видно, не лежит ко мне сердце. А ты пересиль себя. Заместо отца буду.

Снял тогда сенатор с мизинца дорогое кольцо и надел мальчишке на средний палец левой руки. Хотел Васятка сбросить кольцо, да не посмел. Тот заботу кладет о нем немалую. И мать на легкую работу определил. Только может ли сенатор заменить отца? Отец хоть и простой был человек, но доброты был великой. Сколько раз выручал станичников из беды. Последним куском готов был поделиться с первым встречным. А вот господ не любил. Может, потому и сенатор никогда не вспоминал утонувшего колодника добрым словом. Напротив, внушал мальчишке, что отец его предерзостный был человек. Он был начальству ослушник, а следовательно, и государыне-императрице. И видно, сам господь покарал его непокорство…