Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Когда будет уходить, попросит дежурного отослать вместе с деловой корреспонденцией, чтобы открытка не завалялась в почтовом ящике.

Подумал: не так написал, надо бы о деле, которое уже определил Груне здесь. Разворачивается деятельность отдела народного образования, а работников нет. Сам и глава, и весь штат отдела.

Кажется, так он однажды написал о себе в письме Груне: «Я чувствую себя прирожденным учителем…» Наверное, если бы не стал профессиональным революционером, сделался бы преподавателем. Хотя разве не объединил он в себе эти два человеческих призвания, как случилось что когда-то с Павловым.

Первый учитель и первый революционер, который вошел в его жизнь… Где он сейчас, Алексей Федорович, почему с той самой поры, как вышли из тюремных ворот, не подает о себе вестей? Говорили, уехал на родину в Подмосковье. Может, искал его, Игната, да где было найти, когда обрывались следы… Встретил еще в апреле Кубяка — он ведь тоже скрывался под Питером, в Сестрорецке, жил одно время в подполье вместе с Калининым Михаилом Ивановичем…

Наверное, как и Кубяк, обнаружится однажды и Павлов. Вот ведь и Груня возвратилась домой, и еще одна весточка — тоже сегодня — пришла из Саратова, от гимназиста-старшеклассника Федора, сына учительницы, где Игнат одно время жил. Приглашает в гости, сообщает, что сохранил оставленный Игнатом том «Капитала»: «Может, за книгой приедете, если в отпуск не намерены?..»

Ах, Федя, Федя, чистая, светлая душа! Сколько спорил с ним о жизни, искусстве, литературе. В саратовскую тюрьму Федор писал, продолжая недавние домашние разговоры: «Вы глубоко проникли в творчество Пушкина и вполне познали его, а вот за Чехова, Игнатий Иванович, должен заступиться. У него меньше всего тоски, печали, грусти безнадежной, просто беспросветная жизнь дает о себе знать…»

Что ж, когда-нибудь настанут времена — и за «Капиталом» можно заехать, и на Волгу вновь полюбоваться, и с Федором о Пушкине и Чехове договорить… Теперь же дел невпроворот, а тут еще школы навалил на себя, председатель губернского бюро РКП (б) и уездного исполкома…

Не хвастай. Ты ведь не из тех, кто — о себе… И школами ведаешь не один — Алксниса Якова Ивановича разве забыл? Заместитель председателя исполкома, заведующий финансовым отделом, но душа — учителя, кем и был до призыва в армию. И теперь нет-нет да просыпается в нем учитель. Это ведь его, Алксниса, затея — к нынешнему Первомаю каждому школьнику в уезде выдать по ватрушке.

Забыл еще одну должность Якова Ивановича — председатель райпродкома. Потому и выкроил из своих запасов муки на ученические подарки. Сел, сбросил свою длиннополую кавалерийскую шинель, придвинул счеты.

— Будут ватрушки, — сказал обрадованно. — А то каждый предлагал то книги, то портфели. Откуда взять? И потом я, как учитель, знаю, чему больше обрадуются…

Уселись в автомобиль и разъехались — Григорий Панков в бежицкие школы, Алкснис на Льговский поселок. Он сам в центре Брянска оделял каждого мальчишку и каждую девчонку теплыми ватрушками. Не такими они были, как самарские или саратовские калачи, а темными, наверное, пополам с отрубями, да и творога в них — кот наплакал. Но прав Яков, лучшего подарка для детворы нельзя было придумать…

Еще обрадовали учащихся — реквизировали рояли и пианино и инструменты направили в школы. Предложили Николай Павлович Швецов, бывший земец, и врач Михайлов. Удивительные люди: первыми передали школам свои собственные рояли, хотя без музыки ни дня не могут прожить!

Разве они оба тоже не первые помощники в отделе наробраза?

Недавно открылся съезд учителей уезда. Собрались в мундирах, с царскими кокардами, при регистрации щеголяли званиями: кто статский, кто коллежский или еще какой там асессор… А повод для съезда — объявить забастовку учителей.

Швецов и Михайлов в первый день стыдить их взялись с трибуны. Гвалт поднялся! Обратились к нему, Фокину: может, послушаете, чего они хотят? Послушал их и вышел на трибуну.

Начал с того, что произнес вроде бы те самые слова, которые им, бастующим учителям, хотелось услышать:

— Вы называете себя сеятелями разумного, доброго, вечного, просветителями народа, борцами против невежества. Да, разбросанные по дальним школам, многие из вас долгие годы один на один боролись с окружающей тьмой. Кто из вас не любил Белинского, Добролюбова, Чернышевского, кто не горел святыми чувствами правды, истины и справедливости! Великие тени великих борцов были всегда с вами. И какие бы тяжелые условия ни существовали в жизни, учительство всегда считало себя опорол народа…