Франтишек Кубка - Избранное

И Мариньола рассказывал. Его повествование было столь богато, насыщено такими поразительными событиями, что мы сидели с ним все ночи напролет при угасающем очаге в ту холодную весну 1353 года.

Мариньола был послан святым престолом как чрезвычайный легат к китайскому императору. Пятнадцать лет провел этот храбрый и умный монах в Азии. Он прошел через все страны, о которых сообщает Марко Поло, и видел в них даже больше, ибо был снабжен папской буллой и государи принимали его как посланца главы христианского мира. Путь из Авиньона в татарскую империю не был ни краток, ни легок. Мариньола плыл морем, ехал на лошадях и на верблюдах, видел богатство и роскошную зелень необъятной Индии и коралловые острова в океане. Видел пустыни и кочевников в земле монгольской и татарские города, заключенные — будто заколдованные — в каменные четырехугольники. Бури преследовали его в песках и на море. Он беседовал с ханами и царями, с языческими жрецами, с мусульманами и идолопоклонниками. Он видел мужчин и женщин, принадлежащих к цветным народам, коих кожа подобна эбеновому дереву и слоновой кости, научился их языкам, и всем он нес привет от папского престола, представляющего на земле Спасителя, о котором до той поры никем еще не было возвещено тем народам.

Мариньола рассказывал, и в глазах его играли и переливались все приключения, выпавшие на его долю. Мы внимали речам монаха с бьющимися сердцами… И постепенно стало мне казаться, что цели, которые я себе ставлю, смешны и ничтожны, что привести к покорности строптивые итальянские города, присоединить два-три малых государства — мелко, что бесполезно воевать за крепости разбойных рыцарей в Чехии, когда перед истинным и великим императором встают цели более значительные. Казалось мне, что мой светлейший тезка Карл Великий совершил дело куда более великое. Что мне не сравниться даже с Эриком Датским {282} 282 Эрик Датский — Эйрик Рауди (Эйрик Рыжий, Эйрик Торвальдсон), норманнский мореплаватель X в.; в 981 или 982 гг. обследовал южное и юго-западное побережье Гренландии и основал первое поселение на этом острове. , ни с пресвитером Иоанном и что Марко Поло или вот этот тощий монах, сидящий тут передо мной, этот меланхолический Мариньола, прожили жизнь более полезную, чем я.

Поглядев на свою жену, что вместе со мной слушала рассказ монаха, как ребенок слушает сказку, я понял, что и она думает так же. Я почувствовал, что Мариньола ближе ее сердцу, чем я, что в этом сердце рождается огонь, какой никогда не пылал ради меня.

Когда после сих бесед мы удалялись на покой, на ложе, Анна еще долго говорила со мной о своих мыслях, и я заметил, что потом она долго не могла уснуть. Ее юная душа была растревожена. Я вдруг увидел некое таинственное родство между ней и теми людьми и странами, о которых повествовал монах. Это было то дыхание степей, что взметнуло ее волосы над болотами под Будой, то была ее любовь к верховым лошадям, ее тяга к равнинам и открытым горизонтам. Ее дурманил взгляд очей Мариньолы, очей, видевших так много из того, что она несла в себе.

И я взревновал. Мариньола был мужчиной иной породы, нежели я. Хотя и старше меня, он был красивей на вид. В своих рассказах он с охотой говорил о женщинах Востока. О магометанках под паранджами, о нагих индианках, об узкобедрых татарских княжнах, одетых в голубые шелка и отдыхающих на верблюжьих шкурах. О женщинах, что носят золотые браслеты над щиколоткой, и о других, что помечают цветными пятнышками подбородок и танцуют под звуки дудок танцы, похожие на волнение моря или движение налитых колосьев при легком ветре. Он говорил это так, что я понял, что он не отвергал любви этих женщин и его приключения были несколько обширнее, чем просто превратности путешествия. Не только глаз его получал наслаждение, обильно дарованы были ему и другие радости. Папский легат заходил в своих желаниях достаточно далеко, он домогался расположения женщин царского рода. Правда, это всё были татарки, индианки, представительницы народов, о которых мы привыкли думать как о диких. Но ведь и мы здесь были для этого гордого итальянца дикарями, которые хотя и совершают чудеса, чтобы выйти из пустыни, в которую поместил их господь, но и под парчовыми одеждами и золотыми башнями соборов все равно остаются, какими были.

Джованни Мариньола в скором времени снял свою монашескую одежду и оделся по придворной моде. На бедре у него висел кривой ятаган, подаренный ему татарским великим ханом. Королеве он преподнес, с моего разрешения, ожерелье из индийских жемчугов, которые, как он сказал, ловили в его присутствии на одном из сказочных островов в Индийском море. Я разрешил ему сопровождать мою жену в ее верховых прогулках. Но я уже размышлял, как бы мне убрать с дороги этого человека, при этом не выдав себя.