Вениамин Кисилевский: Перестройка

Пушкин, известно, любил осень, такие стихи ей посвящал. Владик, конечно, не Пушкин, но тоже любит осень. Верней, не любит, а как-то очень близка она ему, особенно когда не дождливая, тихая, как сейчас, грустная. И печаль ее светла. Печаль светла… Лучше Пушкина не скажешь…

Они, плечо к плечу, бредут – лучше бредут, чем идут, красивей – по безлюдному осеннему парку. На первый взгляд все вокруг зеленое, но только на первый. Пробивается уже краснинка на резных кленовых листьях, чуть отсвечивают теплой желтизной тонкие березы. И мягко, вкрадчиво шуршат под ногами первые, самые слабые или самые нетерпеливые, павшие листья. Некоторые почему-то совсем зеленые, не тронутые радужными красками осени. Владик пружинисто наклоняется, поднимает особенно красивый, опаленный по краям кленовый листок, церемонно вручает притихшей Нине. Говорит, нисколечко не заикаясь:

– Это вам, сударыня.

Нина лукаво улыбается, принимает величественный вид светской дамы, вычурно приседает, отводя руки, – реверанс называется.

– Спасибо, мой великодушный рыцарь! – Прижимает листик к сердцу, томно вздыхает.

И ничего будто бы такого уж смешного не произошло, подурачились немного, но оба смеются так безудержно, так заразительно – слезы на глазах выступили. Сразу делается легко и просто, они шагают, взявшись за руки, по разноцветной парковой аллее, болтают о всякой ерунде, говорят, говорят, наговориться не могут. Нина поворачивает к нему светлое лицо, улыбается своими неправдоподобно синими глазами и негромко произносит…

– Проснулся, Владик?

Мама… Так замечтался, что даже не расслышал, как она вошла в комнату. У мамы удивительная интуиция. Как она догадалась, что он не спит, если лежит, отвернувшись к стенке, еще и с закрытыми глазами? Главное, на самом интересном месте… Можно, конечно, сделать вид, будто все-таки спит, не слышит, но нет смысла… Все равно не вернуться ему теперь с Ниной в пустынный осенний парк, не узнать, что хотела она сказать…

– Не спишь ведь, я же вижу, не притворяйся! – Владик почувствовал в ее голосе улыбку.

– Сплю, – буркнул он, не поворачиваясь.

– Вставай, сынок, на базар сходишь, – тронула его за плечо мама. – Я, пока есть горячая вода, стирку затеяла.

На базар… Хуже не придумаешь. Маяться в базарной толчее, протискиваться в шумные, крикливые ряды, выискивать, озираться, заикаться… Не велика, казалось бы, разница между магазином и базаром – те же ненавистные очереди и те же люди, – но Владик лучше десять раз в магазин сходил бы, чем один раз на базар. И сопротивляться бесполезно – у мамы в самом деле стирка, а папа… В общем, папа на базар не пойдет. Единственное, что Владик мог себе позволить, – потянуть немного время. Притерпеться, свыкнуться с мыслью, что все равно никуда от этого рынка не деться, но только не тут же, не вдруг. Повернулся, просительно посмотрел на маму:

– Ма, посиди со мной.

Раньше мама с ним часто «сидела». И вечером, перед сном, и утром, если удавалось. А уж по воскресеньям, когда никуда спешить не надо, обязательно. Присаживалась на край диванчика, сначала растрепывала, а потом приглаживала его волосы, всегда находилось о чем потолковать, посудачить, похихикать. Тихо, сокровенно, когда больше значат не слова, а взгляды, улыбки, прикосновения. Даже молчание. Потом – сразу и не скажешь почему – посиделки их стали редкими, от случая к случаю, а в последнее время вообще считанными. Он ли, Владик, тому виной, мама ли – но тем не менее.

– В другой раз, сынок, – вздохнула мама. – Сейчас некогда. Мне вас кормить нечем, в доме ни одной картошины. Ой, у меня ж там вода льется! Давай, давай, Владик! – И выбежала из комнаты.

Оставшись один, Владик с минуту полежал еще, уставившись в пустой белый потолок немигающими глазами, затем медленно спустил ноги на пол. Не впервые, но сегодня больше обычного подосадовал, что мама не побыла с ним, не приласкала, не понежила.

На память он не жаловался. Можно даже сказать, хорошая у него память. Стихотворение два-три раза прочтет – и запомнил, номера телефонов не забывались. Но для базаров-магазинов, наверное, какая-то особая память нужна: обязательно что-нибудь из намеченного мамой не купит. Так уже не один раз бывало. Поэтому мама писала ему на бумажке, что он должен принести. С одной стороны, удобно, но с другой – заметит кто-нибудь из класса, например, как он шпаргалку вычитывает, посмеется над ним. Семиклассник…

Список на этот раз был коротким. На базаре – только картошку, капусту и зелень. Но еще молоко и хлеб, а это в двух разных отделах. Придется в магазин с полной авоськой тащиться. А если сначала в магазин сходить – потом с бутылками на базар… Извечная, в общем, проблема.