Вениамин Кисилевский - Перестройка

– В-вы т-только н-не… Я-а, я с-сам…

От волнения и смущения заикался еще сильней. В очереди на них стали оглядываться, улыбались. Старичок ласково положил ему руку на плечо, дружески качнул, ничего, мол, все в порядке.

Из магазина они вышли вместе. То ли им по дороге оказалось, то ли «профессор» захотел немного проводить его, разговорились. Старичок рассказал, что раньше, особенно в детстве, заикался страшно, слова не мог сказать. У разных врачей лечился, в Москву даже ездил, но без пользы.

– А знаешь, чем выправился? – весело блеснул стеклами очков. – Песнями. Ты ведь, когда поешь, не заикаешься? Вот и я тоже. Беру, понимаешь, книжку подходящую и начинаю петь ее. Прямо по тексту. Часа полтора-два каждый день. По улице иду – про себя напеваю. Только не мелодию одну, а обязательно со словами. До сих пор от этой привычки не могу избавиться. Здорово, скажу тебе, помогло. Это я сейчас в магазине вдруг подкачал, некоторые даже не знают, что я заикаюсь. Да ты и сам сейчас видишь. Ну, конечно, опыт приобрел, дыханием управлять научился.

– Думаете, мне тоже помогло бы? – обнадежился Владик.

– Не думаю, уверен. Тебе и книжки подыскивать ни к чему, уроки-то учить надо. Вот и учи их вслух да нараспев, двойная польза получится.

Владик бережно провел ладонью по мягкой Кузиной шерстке, огорченно вздохнул:

– Я бы с ним еще поговорил, но тут Сыч вмешался. Что за человек! Ну видит же, я разговариваю, с пожилым человеком, так нет, обязательно ему нужно воткнуться!

Вспомнил сегодняшнюю встречу с Сычем, сморщился, точно яблоко кислое раскусил.

Тимоху Сычева Владик не любил. Вот уж дал бог фамилию – не в бровь, что называется, а в глаз. Не бог, конечно, отец дал, но тем не менее. Тимоху, если бы даже у него другая фамилия была, все равно, наверное, Сычем прозвали бы. Очень похож – голова большая, ушастая, глаза круглые, выпуклые, немигающие, рот тонкогубый. А еще недобрый он, Тимоха. И чего злится он, чего дергается, непонятно. Одна ухмылочка чего стоит – презрительная такая, брезгливая. Зато силушкой верзилу Сыча опять же бог или кто уж там не обделил. Самбо занимается, разряд имеет. Любит он «приемчики» показывать. Подойдет к кому-нибудь на перемене:

«Хочешь, приемчик покажу»? И обязательно, когда вокруг зрители, в основном девчонки. К Владику у Сыча особая «любовь», приемчики чаще всего ему достаются. Так на пол шмякнет – еле потом на ноги поднимешься. А все стоят, зубы скалят, будто есть в этом что-то смешное. И Нина туда же…

Сыч приблизился, потянул Владика за рукав:

– Парша, ты мне нужен.

Старичок, словно не заметив Тимохиной бесцеремонности, вежливо раскланялся, пожал заполыхавшему Владику руку и ушел.

– Зачем тебе этот старый хрыч? – выдал фирменную улыбочку Сыч.

Владик не ответил, только зубы покрепче стиснул. Давно уяснил уже, что вступать с Сычем в какие-либо дискуссии, пытаться доказать ему что-то – занятие бесполезное. Если сам не понимает человек, не хочет понимать… Лучше всего – отделаться от него поскорей, чтобы не видеть его нахальных круглых глаз, тонкогубой улыбочки.

Сыч, не оглядываясь, зашагал вразвалочку вверх по улице. Не сомневался, что Владик последует за ним. И тот, проклиная себя, покорно плелся чуть позади, как на поводке. Молча дошли до конца квартала, свернули за угол. Неподалеку, прислонившись плечом к стене, поджидал их Денис Полозов, Тимохин дружок.

– Ну? – спросил Сыч.

– Не выходил, – так же коротко ответил Денис.

Сыч неопределенно хмыкнул, дернул плечом и пошел через дорогу на противоположную сторону. Денис вдруг заговорщицки подмигнул Владику и мотнул головой, чтобы не отставал. Конопатое лицо его сделалось веселым, даже каким-то игривым. Седьмой год учился Владик в одном классе с Полозовым и слишком хорошо его знал, чтобы присоединяться к полозовскому веселью. Тем более сейчас, когда с ними Сыч и они явно выслеживают кого-то. Наверняка ведь не для того, чтобы просто время скоротать, позабавиться.

Вслед за Тимохой они вошли в большой двор. В старой, где они жили, части города таких дворов немало. Пройдешь мимо по этой обыкновенной улице – не догадаешься, что, свернув под высокую каменную арку, окажешься во владениях совершенно неожиданных, о которых большинство горожан и не подозревает. Лепятся к толстым стенам неказистые приземистые домишки в два крохотных окошка, убогие и ветхие, какие-то пристройки, сараи, сараюшки. Сыч остановился посреди двора, огляделся. Потом, задрав голову к окнам третьего этажа красного кирпичного дома, пронзительно свистнул.