Николай Кареев - Историка. Теория исторического знания

Впоследствии теории двух первых стали называть «субъективной социологией» и даже говорили о «русской социологической школе», к которой удостоили причислять и меня. Особенность этой «школы», позволившая назвать её субъективною, заключалась в том, что в ней интерес к делам человеческим не ограничивался вопросами о том, что есть, но и распространялся на категорию долженствующего быть, с оценкой существующего с точки зрения должного. Представлениям о должном, или идеалам в этом круге идей придавалось особое значение среди факторов прогресса и особое значение личностям, проводящим эти идеалы в жизнь. Занимаясь теорией прогресса, как осуществления идеалов деятельностью личностей, я не мог, конечно, не поставить вопроса о самом, так сказать, механизме истории, о сущности исторического процесса безотносительно к тому, что же осуществляется этим процессом – благо или зло, прогресс или регресс. Решением таких вопросов об объективной сущности исторического процесса независимо от субъективной оценки действительного хода истории и её результатов и о роли человеческой личности в этом процессе, я и занялся во второй своей книге. Становясь на такую точку зрения, я не отказывался от того, что и раньше признавал, и теперь продолжаю признавать «законным субъективизмом», а только резче отделил вопрос о том, как совершается всякая история, от вопроса, совершается ли историей и как на самом деле происходить воплощение истины и справедливости в жизни человечества.

Я не буду спорить, если мне кто-либо теперь скажет, что правильнее было бы начать теоретическое исследование данного вопроса не с определения прогресса, которое не может не быть субъективным, а с объективного изучения исторического процесса, отвлеченно взятого, как особой формы мировой эволюции, и изучения его без всякого отношения к нашим желаниям, стремлениям, идеалам, вообще к понятиям добра и зла. Но это не значить, что рядом с такою научною задачею не может существовать другая – задача оценки действительного хода истории с точки зрения добра и зла.

Придавая книге о сущности исторического процесса и о роли личности в истории строго «объективистический» характер, я только резче разграничивал задачи объективного понимания и субъективной оценки, обособлял задачу строго научную от задачи чисто философской, отнюдь не отрицая права второй из них на самостоятельное существование.

В последнем десятилетии XIX века, «субъективная социология» (или «русская социологическая школа») подверглась резкому нападению со стороны экономического материализма, который до сих пор продолжает оказывать влияние на историологическую мысль. Во время полемики, вызванной выступлением экономических материалистов против «субъективной социологии», полемики, сильно осложнявшейся разногласием политических программ марксистов и народников, почти совершенно незамеченного осталась у нас происходившая в Германии полемика индивидуалистического и коллективистического направлений («старого» и «нового») в историографии, впрочем, и не дававшая ничего нового для нас, русских, которые уже раньше много об этом и думали, и говорили. Наши споры по вопросам историологии касались не только вопроса об идеологическом или экономическом понимании движущей силы в историческом процессе, но и о роли в нём человеческой личности с её внутренними переживаниями и внешними, действенными проявлениями. Tе нападения, которые экономическими материалистами были сделаны на «субъективную социологию», менее всего касались вопросов, специально занимавших меня в «Сущности исторического процесса», ибо в этой книге главное – вопрос не о том, идеология ли или экономика двигают историческую жизнь вперед и вообще вызывают в ней существенные перемены, а о пассивности или активности человека в историческом процессе и о механизме человеческих взаимодействий, вопрос, прибавлю, остающийся для меня одним и тем же, на какую бы из двух точек зрения (и из других ещё возможных) я ни стал.

С экономическим материализмом я поступил так же, как поступал и с другими историологическими теориями.

Отказавшись от всякой личной полемики, подобной той, какую вел в восьмидесятых годах, защищая свои «Основные вопросы», я подверг это ученее принципиальной критики в целом ряде статей и в книге «Старые и новые этюды об экономическом материализме», дабы потом во «Введении в изучение социологии» ввести это учение в круг других направлений социологии для сопоставления и сравнения его с ними в интересах будущего социологического синтеза. Экономический материализм не создал, по-моему мнению, цельной и всеобъемлющей теории исторического процесса, но он, несомненно, обогатил её тою частью своего содержания, против которой беспристрастная критика возразить ничего не может. С точки зрения экономического материализма в историческом процессе объясняется многое, даже очень многое, но далеко не всё: ошибка его последователей – та, что они настаивают на необходимости выводить все из одного начала, объясняющего только нечто, хотя бы это нечто и было очень важным. Во всяком случае, экономически материализм дал не мало ценных элементов для историологического синтеза: и односторонние теории при надлежащем пользовании ими заключают в себе много важного для понимания сущности исторического процесса.