Николай Кареев - Историка. Теория исторического знания

В книге «Будущее метафизики» названный французский философ нашел нужным заняться отграничением своего «конциляционнаго» метода от простого эклектизма [17] A. Fouillee. L'avenir de la mêtaphysique fondée sur l'expérience (1889), стр. 129 (§ под заглавием «Difference entre la methode de concialition, la méthode hégélienne et la méthode reclectique»). . Я невольно вспоминаю здесь самозащиту Фурье, потому что мне самому часто приходилось встречаться и по своему адресу с обвинением в эклектизме за то, что я не становился решительно на сторону какой-либо теории, а старался соединять вместе отдельные элементы разных теорий, в том числе, и противоречивых. Если уже на то пошло, эклектическим путем развивается каждая наука, – эклектическим путем в смысле выбора [18] Греч. – выбирать, отбирать. приемлемого наукой из положений, высказывавшихся разными учеными и не всегда бывших верными. В этом не только нет ничего зазорного, но иначе наука и не может развиваться, лишь бы то или другое принималось ею в силу логической или фактической обоснованности, а не по каким-либо посторонним науке соображениям, моральным или политическим, как это было у блаженной памяти французских эклектиков первой половины XIX в.

Руководясь исключительно научными соображениями, логикою и фактами, а не голосом чувства или интереса, мы из массы того, что высказывалось другими, выбираем и соединяем вместе отдельные мысли, постоянно имея в виду, что они не могут находиться между собою в противоречии, что, наоборот, они должны быть между собою в таком согласии, которое позволяло бы представлять их в стройной системе. Это уже не эклектизм, сшивающий белыми нитками то, что ему понравилось или что он нашел выгодным, а именно синтез логически и фактически обоснованных положений, подвергавшихся научной критике и выдержавших это испытание. Легко сказать: «стань решительно на точку зрения какой-либо школы», но если каждую из них я нахожу односторонней и вместе с тем в каждой все-таки вижу долю истины. Легко также сказать: «ну, а в таком случае давай свою собственную теорию», но если я принципиально против всякого сочинительства, раз вся литература по философии истории представляется мне громадным полем с великим множеством начатых и неоконченных построек, а будь даже и оконченных, то оставшихся необитаемыми и часто совсем даже забытых!

Выше уже было сказано, что моим намерением в настоящей книге не было излагать, анализировать и критиковать чужие теории исторического процесса: заговорив о своем «конциляционном» методе их изучения, я хотел только показать, что в основу догматически излагаемой мною теории положен, как мне кажется, достаточно широкий синтез положительных истин, добытых прежними теоретиками истории, взятой в смысле жизни человечества в прошлом с её продолжением в настоящем. Никто никогда не создавал какую бы то ни было науку сразу, и общий трактат по любой науке является, в конце концов, подведением итогов под уже сделанным в ней другими учеными, а не изложением одних новых истин, открытых самим автором руководства. И в изложении теории истории нужно заботиться, прежде всего, о научной основательности, а не оригинальности и новизне излагаемого. Мы имеем слишком много философий (и теорий) истории и слишком много социологий, чтобы желать прибавления к существующим ещё таких, которые были бы опять новыми постройками на новых методах и по новым планам вне связи с прежними усилиями и добытыми результатами [19] Читая уже называвшуюся выше книгу Л. Берра, я с сочувствием отчеркнул следующее место в предисловии к ней «се n'est pas l'originalité que j'ai cherchée ici. Je me suis efforce, comme il convenait en matiere de science, non de créer une theorie neuve de l'histoire, mais de critiquer, d'utiliser, de faire aboutir les theories anterieures» (стр. Х). Курсив мой; его цель обратить внимание на то, что именно это и есть путь науки – подвергать критике разные теории, отбирать в них приемлемое и подводить под этим итоги. .

Новые истины открываются частными исследователями, хотя, разумеется, и в общих трактатах не возбраняется высказывать новые мысли.

Об излагаемой мною теории исторического процесса нужно сказать ещё следующее. Выше было, между прочим, отмечено, что в подзаголовке «Основных вопросов философии истории» значилось, что это – «критика историософических идей», но там, кроме того, было прибавлено: «и опыт теории прогресса». Обращаю вниманье на последние слова, на то, что меня во время работы над этим трудом занимал не исторически процесс вообще, а, так сказать, квалифицированный исторический процесс, т. е. такой процесс, которым осуществляются в жизни человечества принципы истины и справедливости. Я могу теперь сказать, что историко-философская идея прогресса, собственно, и была исходным пунктом моего интереса к тем теоретическим, в области истории, вопросам, изучению которых я посвящал столько: времени и труда. Идея прогресса заключает в себе элемент оценки, коего нет в понятии просто процесса. Прогресс, это – нечто, субъективно оцениваемое, процесс – нечто, объективно понимаемое, и то, что отправною точкою моего интереса к философии истории была идея прогресса, стоит в тесной связи с влиянием, какое на меня оказывали в семидесятых годах прошлого столетия (после Бокля и Конта) русские социологи: Лавров, Михайловский, Южаков.