Патрик Рамбо - Битва

— Не бойтесь, господин полковник, — сказал Паради. — Это кошка полезла на бук. Она напугана больше нас.

— Тебе страшно?

— Еще нет.

— Тем не менее, глядя на тебя, не скажешь, что ты спокоен.

— Не могу видеть, как под копытами лошадей гибнет урожай.

Для своего протеже в мундире вольтижера Лежон позаимствовал у артиллеристов смирную лошадь. Он посмотрел на солдата и сказал:

— Завтра на этой зеленой равнине люди будут рвать друг друга на части пушечными ядрами. Будет много красного, но не цветов. Когда закончится война...

— Начнется другая, господин полковник. С нашим императором война никогда не закончится.

— Ты прав.

Они повернули лошадей и неторопливо, но не теряя бдительности, поехали к Эсслингу, хотя Лежон охотно задержался бы, чтобы сделать наброски безлюдного и умиротворенного пейзажа. Альбом для эскизов он всегда возил с собой.

В деревню продолжали прибывать войска. На площади перед церковью Лежон увидел Сент-Круа и офицеров Массены. Значит, где-то неподалеку находился и сам маршал. Как оказалось, он осматривал хлебный амбар, расположенный в конце аллеи, с обеих сторон окаймленной дубами. Амбар представлял собой трехэтажное здание из кирпича и тесаного камня; от соседней фермы его отделял обнесенный стеной фруктовый сад. На крыше имелись слуховые окна, а в торцах — забранные решетками круглые отверстия, за которыми могли прятаться стрелки.

— Я насчитал сорок восемь окон, — сказал Массена Лежону. — Толщина стен больше метра, двери и ставни обшиты листовым железом — крепкий орешек. В случае необходимости здесь можно будет укрыться и держать оборону. Держите, Лежон, я приказал все точно измерить. Передайте уточненные данные генерал-майору...

Массена сунул лист бумаги в руку Лежона, и тот пробежал по нему глазами: длина здания тридцать шесть метров при ширине десять метров, окна первого этажа находятся на высоте один метр шестьдесят пять сантиметров...

— Вы остаетесь в Эсслинге, господин герцог?

— Пока не знаю, — ответил Массена, — но на этом берегу я буду точно. Вы осмотрели местность?

— До той буковой рощицы. Вон там, видите?

— И что? Что-нибудь нашли?

— Только следы и ни одного человека.

— Ласалль доложил то же самое. Д’Эспань тоже. Его кирасиры прикончили одного типа, но почему тот идиот остался? Я чую австрийца за версту, нюх у меня еще тот!

Массена приблизился к Лежону вплотную и прошептал ему на ухо:

— Вы разузнали то, о чем я вас просил?

— О чем, господин герцог?

— Дуралей! О генуэзских миллионах, черт возьми!

— Дарю утверждает, что это миф, и никаких миллионов не существует.

— Дарю! Конечно! Этот мошенник тянет себе все, что блестит! Как сорока! Не надо было спрашивать у Дарю! Вы свободны.

Ворча что-то себе под нос, Массена скрылся в дверях хлебного амбара-крепости.

В это время граф Дарю свирепствовал на главном дворе Шенбрунна. Обойдя только что прибывший обоз с фуражом, он взобрался на ось передней повозки, наугад развязал один из мешков и в ярости заорал:

— Ячмень!

— Овса больше нет, ваша светлость господин граф, — оробело ответил один из его помощников.

— Ячмень! Это невозможно! Кавалерии нужен овес!

— Новый урожай еще не поспел, удалось найти только ячмень...

— Где шляется господин Бейль? Это дело было поручено ему, черт побери!

— Я заменяю его, господин граф.

— А где этот бездельник?

— Вероятно, в постели, господин граф.

— С кем же, если не секрет?

— Со своей обычной лихорадкой, господин граф. Относительно него у меня для вас есть письмо...

Дарю вырвал из рук помощника бумагу — это был оформленный по всей форме отпуск по болезни, подписанный доктором Карино и заверенный главным военным врачом Гвардии. Возразить было нечего. Дарю заскрежетал зубами, запустил руку в мешок и швырнул горсть ячменя в лицо помощника:

— Отлично! Наши лошади будут жрать ячмень! Проваливайте!

Граф раздраженно махнул рукой, и обоз тронулся в сторону острова Лобау.

У Анри опять начались ужасные приступы мигрени, которую он лечил белладонной, но, скорее всего, он страдал сифилисом, просто в приличном обществе подобные деликатные болезни — не очень опасные, но неприятные — было принято именовать именно таким образом: мужчины понимающе улыбались, но в общении с женщинами возникали затруднения. Он уже свыкся с этой временной трудностью, и она не мешала ему вести сражения на личном фронте. Вот и сейчас, несмотря на сильную слабость и неприятную потливость, Анри не соблюдал постельный режим: он торчал в Пратере, в полуразрушенном охотничьем павильоне, расположенном неподалеку от странных сооружений в псевдоготическом стиле. Несколькими месяцами раньше, еще в Париже, он увлекся одной сговорчивой актриской, называвшейся Валентиной. В повседневной жизни ее звали просто Луиза. По примеру многих своих товарок, она последовала за войсками и добралась до Вены. Анри назначил это свидание, чтобы порвать с ней раз и навсегда, ибо отныне все его помыслы были обращены только к Анне Краусс, а лихорадка распаляла его новую любовь до белого каления. Как избавиться от Валентины? Она становилась серьезной помехой, а Анри жаждал полной свободы. Как объявить о разрыве? Сразу же, не миндальничая? Но это было не в его стиле. С притворной усталостью? Холодно? Анри улыбнулся сам себе. Как он раньше ревновал Валентину! Он до сих пор не мог поверить, что осмелился вызвать на дуэль ее любовника, упрямого капитана-артиллериста. От смерти его спасла тогда мигрень, в лучшем случае, не дала превратиться в посмешище. Валентина опаздывала. Уж не забыла ли она о свидании? Этой зимой он видел ее в Париже, в театре Фейдо. Она пела в новой непритязательной комической опере «Постоялый двор в Баньере» господ Жалабера и Кателя: