Михаил Калашников - Обрывки памяти. Рассказы о войне

– А ты в свой, небось, все данные сложил, чин чином? А? Христолюбов? – спросил внезапно повеселевший напарник.

– Да нет, так пустым и таскаю.

– Ну, и дурак, что порожняком таскаешь. У меня в вещмешке нетронутая пачка махры осталась, жалко конечно, но лучше живым без курева, чем мертвым с папиросой, – с достоинством изрек Бобров нехитрую житейскую истину.

Затем, покопавшись под брючным ремнем, он извлек оттуда еще один солдатский медальон. В нем хранилось три спички.

– Вот, припрятал на черный день, – бережно раскладывая их на ладони, хвалился предприимчивый солдат, – как знал, что пригодятся.

На торцовой стороне медальона было прилеплено кресало из серной боковушки спичечного коробка. Чиркнув об него спичкой, Бобров подкурил самокрутку и с блаженным видом затянулся. Сделав три-четыре глубокие затяжки, он протянул окурок Христолюбову. Никита покачал в ответ головой. Его до сих пор мутило, и курить не хотелось вовсе.

– Ладно, отдохнул? – докурив, спросил его Бобров. – Вон гляди уже солнце садится, самое время и нам двигаться. Я слыхал, немцы впотьмах не наступают. Вот мы за ночь наших и нагоним.

Тяжело поднявшись на ноги, Христолюбов побрел через лес вслед за товарищем. Закатывающееся за горизонт солнце уже не могло своими лучами проткнуть толщу сосновых ветвей, сумерки в бору становились гуще, нежели на открытом пространстве. Мгла протискивалась меж деревьев и заполняла собою все пространство. Скоро она начала проглатывать силуэт впередиидущего напарника. Христолюбов стал побаиваться, что может отстать от него и попросту заблудиться, и окликнул Боброва. В этот самый момент из сумерек перед ним вынырнул могильный крест. От неожиданности Христолюбов вскрикнул и, попятившись, упал на спину. На крик из-за деревьев появился Бобров.

– Ну, чего ты тут опять? – недовольно заворчал он, но, увидев крест, удивленно присвистнул и опустился на корточки перед ним.

Христолюбов присел рядом с Бобровым, всматриваясь в вырезанную надпись на поперечной дощечке креста. На ней значилось:

BAZILI FEDOTJEV

GREN. 4 GREN. NIESW. P

6.7.1917

– Похоже, немцы ставили, – молвил Христолюбов, – нашему солдату, в ту войну еще…

– Да ну, не может быть, – засомневался Бобров, – неужто они сюда дошли?

– А чего «неужто»? В нынешнюю войну, как видишь, и дальше прошли, и еще неизвестно, где их остановят.

– Да, только теперь нам с тобой такие кресты немцы не поставят, времена уж не те, ноне не до благородства, – и, махнув рукой, Бобров вновь запетлял меж деревьями.

Вскоре почти совсем стемнело. Христолюбову пришлось выставить перед собой руки, чтобы низко свисающие сосновые ветки не били его по лицу. Еще через какое-то время среди макушек деревьев замелькали куски блеклого закатного неба. Солдаты поняли, что вышли к опушке бора и насторожились. Где-то совсем недалеко слышался ленивый лай собак, и это говорило о близости человеческого жилья. Опасаясь, что деревню уже заняли немцы, бойцы осторожно выползли к крайним деревьям и осмотрелись.

Затерянный в бескрайних белорусских лесах хутор, казался вымершим: на единственной улице, протянувшейся вдоль опушки бора, не было видно ни души, а из труб крытых тесом бревенчатых домов не вился дым.

– Видать, ушло население, – сделал вывод Бобров. – Но и немцев не видно. Айда, малый, по квартиркам прошвырнемся, авось, пожрать, где оставили.

Выбравшись из леса, товарищи затрусили к ближайшему дому. В задвижку его двери, покидавшие родное жилище хозяева наивно воткнули оструганный деревянный клинышек, как они не раз делали, когда уходили на поле или по другим надобностям. Открыв дверь, Бобров вошел внутрь дома, раздвинул зашторенные занавески, и солдатам открылась картина полного беспорядка царившего в доме. На полу валялись ворохи каких-то тряпок, груды хлама, рваные газеты и битая посуда. Посередине комнаты стояла пара старых поношенных ботинок, наверное, хозяин решил оставить их, воспользовавшись новыми, которые он наверняка обувал только по праздникам да еще когда ездил в город. При появлении солдат, с кухонного стола врассыпную бросились мыши, собиравшие на нем хлебные крошки. Бобров распахнул дверки тумбочки и, ухватив глиняный кувшин за широкое горло, поднес его к лицу. Понюхав содержимое, он удовлетворенно кивнул и надхлебнул из него. Передав посуду напарнику, Бобров продолжил проверять содержимое тумбочки. Христолюбов попробовал жидкость и, убедившись, что это простокваша, жадно стал пить ее. Кислый вкус притуплял тошноту, Христолюбов не оторвался от края кувшина, пока все не выпил. В это время Бобров выложил на крышку тумбочки не меньше дюжины огурцов и сейчас ворошил ее в поисках хлеба. Так и не найдя то, что искал, он принялся есть огурцы, предварительно окуная их в солонку.