Михаил Калашников - Обрывки памяти. Рассказы о войне

Проутюжив окопы, немцы остановились посреди бывших позиций погибшего Добровольческого батальона. Не в силах убрать руки от головы и разогнуться Христолюбов продолжал сидеть в своем полузасыпанном окопе с зажмуренными глазами. Он слышал, как в танках стали откидываться крышки люков и по броне забарабанили шаги спрыгивающих на песок фашистов. Отовсюду стала раздаваться чужая лающая речь и громкий смех. Внезапно сквозь хохот и рычание дизелей послышался голос младшего сержанта Рябцева:

– Что?! Закурлыкали гуси херовы?! Радуетесь, что не одного вашего сундука не спалили?! Погодите, за нами ребята покрепче стоят, не чета пацанам этим! Еще увидите…

Выстрел оборвал недолгую тираду Рябцева.

К краю окопа, в котором сидел Христолюбов, кто-то подошел. Введенный в состояние глубокого ступора проехавшим над головой танком, солдат был неподвижен, и лишь продолжал твердить про себя слова забытой молитвы. Помочившись на припорошенную песком спину якобы убитого русского солдата, танкист бросил в окоп окурок сигареты и злобно выругался:

– Schaiße! 3 3 Дерьмо! (нем.)

Окурок щелкнул Христолюбова по пилотке, и отлетел в сторону. Гимнастерка, смоченная потом и чужой мочой, противно прилипла к спине. Клокотавшие внутри обида и унижение успешно гасились все тем же неутихающим страхом.

С облегчением Христолюбов услышал звуки закрывающихся люков и рев фашистских двигателей. Немцы торопились застать врасплох наши стрелковые дивизии.

Шум моторов едва был слышен, а солдат все не мог пошевелиться, все также неподвижно сидел в своем окопе. Из оцепенения его вывели, чьи то торопливо протопавшие мимо шаги. «Неужели отставший немец?» – пронеслось в голове Христолюбова, «да, нет, это наш, точно наш!». Выбравшись из индивидуальной ячейки, которая, чуть было не стала его индивидуальной могилой, солдат увидел бегущего через взрыхленную гусеницами и воронками дюну своего однополчанина.

– Эй! – попытался крикнуть Христолюбов, но только сейчас заметил противное ощущение сухости во рту, продиравшее глотку.

Солдат обернулся, и Христолюбов с трудом узнал в этом передернутом страхом лице красавчика Боброва.

– Христолюбов, ты что ли? – спросил Бобров. – Давай быстрее! Шевели своими сучками, пока нас тут не накрыли.

Никита заковылял следом на непослушных и трясущихся в коленях ногах. Пребывая в полуобморочном состоянии, он чувствовал, что его начинает мутить и к горлу подкатывает тошнота. Нащупав на поясе фляжку, он открыл ее и на ходу вылил в себя остатки нагретой противной воды.

– Подожди, Бобров, – прохрипел он осипшим голосом, – может,… поищем наших?.. Наверное,… кто-то остался,… так же как мы,… или раненые… может,… я слышал,… кто-то кричал,… может… по… помощь…

– Не мели хреновину, Христолюбов! – не останавливаясь, бросил ему однополчанин через плечо, – пока будем наших искать – немцы нагрянут! Танки прошли, а за ними сейчас следом все остальные потянуться. А раненный? Ну, куда мы с ним? Ты подумай, мы же с ним далеко не уйдем.

Христолюбов ковылял молча позади, не осмеливаясь спорить с Бобровым. Они уходили прочь от дороги, по которой должны были подтягиваться силы к танковым соединениям, взламывающим оборону советских войск. К северу от изрытой окопами и воронками дюны виднелся сосновый бор. Туда и держал курс Бобров, Христолюбов же едва успевал за ним. Опрокинутый танком бруствер окопа отдавил ноги солдату, и теперь он, морщась, хромал позади Боброва, заставляя того то и дело останавливаться и ругать Христолюбова за нерасторопность.

Добравшись до первых деревьев, Бобров завалился на сухую хвою толстой подушкой устлавшую землю под соснами. Рядом с ним, слабо постанывая, растянулся Христолюбов.

– Еще немного к северу возьмем, – отдышавшись, произнес Бобров, – а потом на восток повернем и будем к нашим пробираться. Лишь бы в болото не вляпаться, мужики говорили, тут болот на каждом шагу понатыкано, куда ни сунься…

– Через лес пойдем?

– Конечно, из леса нам сейчас никак выходить нельзя. У тебя закурить не осталось?

– Не, последнюю после обеда скурил.

– А газетки на самокрутку не приберег случаем?

Христолюбов вспомнил о листе с молитвой и ответил:

– На одну, пожалуй, найдется.

Достав из кармана тетрадную страницу, он оторвал узкую полоску внизу листка, не исписанную материнским почерком. Бобров полез в гимнастерку и вытащил из нее шестигранный эбонитовый цилиндр. Открыв его, он высыпал на бумажку щепотку коричневой махорки.