Анри Коломон - Франсуа и Мальвази. I том

Умирающий удовольствовавшись общим видом пакета с документами внутри, олицетворяющем для него самое важное в жизни, дал Рено убрать его в нагрудный карман.

– Прощайте…

– Постой, куда спешишь? – улыбнулся де Жонзак в последний раз в своей жизни, и смог улыбнуться лишь потому, что боли отпустили, наступило облегчение перед смертью.

– Да, а куда ехать?

– Возьмешь моего коня со звездочкой. Скачи в Лимузен, от Лиможа на восток, до Гере, а там по реке Крез вверх. Обюссон недалеко от истока… и возьми деньги…

Рено только сейчас заметил тугой кошель в ящике стола. Схватив его подался на выход.

– Да не в ту дверь! Замок кишмя кишит ими, ты не пройдешь. – За драпировками, где стоял шкаф рядом… м-ммм… – окончил стонами свою хриплую речь умирающий.

Убрав драпировки Рено увидел дверь тайного хода. Нажал на ручку и открыл ее в кромешную тьму. Обернулся назад: на глаза навернулись слезы и Рено взволнованным голосом проговорил:

– Прощайте, да будет земля вам пухом, – и ступил вниз.

Не решившись идти вниз, в жуткую неизвестность, Рено вернулся, взял свечу, последний раз бросил взгляд на сеньора де Жонзака: тяжелое дыхание переходящее в хрип, конвульсии и одышка, открытые, не видящие глаза… – предсмертная агония представляла жуткое зрелище и поэтому он поспешил покинуть кабинет, устремившись по ступеням вниз, теперь уже видя куда ступать.

Пойди он без свечи, не мудрено свалиться и до самого низа катиться вниз, скорее всего уже трупом, а не целым и не вредимым, каким он спустился со свечой.

Выбив одним пинком преградившую путь дверь, попал в какое-то складское помещение, забитое ящиками. Еле протиснулся в створ двери, открытой им насколько он смог, оказался между двумя стенами ящиков, на проходе, бледно освещенном белым светом, все же позволявшем увидеть разрушенную им в стене кладку, замаскировавшую ранее потайную дверь наверху.

Откинув потухшую свечу, Рено зашагал вперед между штабелями ящиков к зарешеченному оконцу, затянутому к тому же бычьим пузырем и пропускавшему только бледный свет, жутко осветивший могильным оттенком поднимающееся из темноты видение человеческого лица, с зияющими пустыми глазницами.

Рено обмер, когда видение кинулось на него… мгновенно сработала реакция защиты: вытаскивая из ножен свою шпагу, отбил прямой удар шпаги нападавшего и одеревенелой рукой нанес удар своей, пришедшийся в горло. Только теперь ясно различил человека, захлебывающегося в своей крови, открывавшего и закрывавшего рот в безмолвном молчании, пока наконец тот не обмяк.

Не ясно воспринимая окружающее, Рено в шоковом состоянии двинулся вперед, пока не наткнулся на лежанку, где тот человек только что спал и откуда встал на свою погибель.

Пошел дальше на свой страх и риск. Окажись на его пути кто еще другой с теми же намерениями, они увенчались бы успехом, ибо состояние Рено не позволяло ему даже шпагу поднять.

Неизвестно для себя как выбрался из подвалов; ясно помнил что долго плутал и что когда выбрался, то зажмурился от ослепившего глаза яркого дневного света.

Пахнуло жарой, вместо прохладного холодка.

Вложив в ножны окровавленный клинок, направился к конюшням, по опустевающему двору.

Через минуту выехал оттуда на отличном свежем скакуне, со звездочкой, которого конюх отдал без разговоров, так как знал, кому отдает.

К этому времени пожилая служанка и лакей открыв дверь в кабинет ключами, побежали к умирающему.

– Говори, кому завещал? Говори скот… у-у дохлая тварь, – тормошила она его.

– Пить… не могу… горло…

– Сгори ты в гиенне огненной, безбожник проклятый, говори же, ну! – постоянно трясла его служанка, наклонившись над ним низко. – Говори, кому написал? Говори, а то придавлю, как щенка.

– Отстань ты от него. – сказал лакей, осматривавший все кругом.

– Пожалуй подыхай сам, а то – придушить, слишком легкая для тебя смерть, – наклонилась она совсем низко к его лицу, и шипя, плюнула.

– Сюда идут, вытри.

Выезжая со двора за ворота, Рено даже и не вспомнил о бедняжке Марчелле, то что произошло с ним слишком потрясло его.

Марчелла же находившаяся отнюдь не в закрытом гардеробе, а стоявшая у окна, как только заметила, что ее «единственно возможный защитник» уматывает, только пыль столбом, не теряя времени побежала во двор. На опустевшем дворе, если не считать нескольких экипажей, Марчелле не составляло большого труда заметить того, кого ей было нужно, то есть шедшего к ней Гийоме с подавленным и растерянным видом. Марчелла поняв в чем дело, подошла к нему, разъяренно глядя в его жесткое лицо, с острыми чертами, так пленявшими ее: