Луи Нуар - Золотой корсар

Целая цепочка полицейских протянулась вдоль набережной, ожидая личного появления в порту усердного герцога Корнарини. Герцога, переодетого в одежду лаццарони и довольно-таки неплохо загримированного, сопровождали двое сбиров; те самые, что накануне не поладили с Паоло и его здоровенным спутником.

Для герцога переодетой женщиной был именно Паоло, которого он абсолютно не знал.

Для более проницательного и осведомленного Луиджи, случившееся накануне не являлось загадкой. Паоло был для него тем, кем он был – Королем набережных, заступившимся за разыскиваемую полицией патриотку.

Луиджи отлично разглядел второго юнгу и, разобравшись в ситуации, взял верный след; и пусть упустил добычу, пусть его агент не осмелился поднять вуаль маркизы – он, по крайней мере, был далек от того, чтобы принять Паоло за женщину-карбонария.

Поэтому он позволил герцогу и двум его сбирам искать Короля набережной повсюду и даже желал, чтобы они его обнаружили, а сам тем временем вычислил единственное благоприятное место, откуда маркиза могла быстро и наверняка добраться до брига.

Там он и устроил засаду с шестью своими людьми.

Ловкий был парень, этот Луиджи!

Он собирался не только приписать себе заслугу поимки мятежницы, но и высмеять своего начальника.

Король любил рыбаков, лаццарони, бедноту, а потому пришел бы в ярость, допусти Корнарини ошибку.

Сам же герцог не сомневался в том, что в его сети угодила нужная рыбка, но на всякий случай затребовал подробное описание Паоло.

– Вы уверены в том, что это тот самый юнга? – спросил он у сбиров, имитируя акцент портового рабочего.

– Да, ваше превосходительство.

– Идиот! Говори «да, Пьетро»! Какого он роста?

– Небольшого, ваше… Пьетро.

– Волосы?

– Светлые.

– Лицо?

– Приятное, даже слишком – как у Девы Марии.

– Глядите-ка, эти мерзавки позволяют себе иметь профили Рафаэля… А его товарищ?

– Двухметровый здоровяк, ваше… Пьетро.

– Уверены насчет его пола?

– Да у него борода на половину лица!

– Можно носить и накладную.

– Это правда. Но он такой огромный!.. Ах! Ваше прев… Пьетро, упаси вас бог от знакомства с его кулачищами!

Внезапно министр заметил шедшую по набережной маркизу.

– Ну и дела! Это ведь юнга, не так ли?

– Да, но это не тот.

– Вы уверены?

– Разумеется, ваше превосходительство.

– И все же надо бы его допросить.

– Так мы себя лишь выдадим, ваше превосходительство…

– Простите, ваше… Пьетро.

Герцог взял щепотку табаку из имевшейся у него при себе серебряной табакерки, украшенной драгоценными камнями, и с наслаждением затянулся.

Один из сбиров поморщился.

– Что не так? – спросил герцог.

– Если позволите… – пролепетал полицейский.

– Позволяю, негодник, говори же…

– Ваше… э… я хочу сказать, у лаццарони не может быть таких дорогих штук.

– Ах да, забыл… Твое утверждение справедливо.

Сбир продолжал:

– Возьмите лучше мою; она больше подходит к вашей роли.

И он протянул герцогу свою табакерку – берестяную.

Министр взял ее, восхитившись прозорливостью подчиненного, который так и остался стоять с протянутой рукой.

– Чего ты хочешь? – удивился герцог.

– Ну как же – вашу, а то вы можете перепутать. Потом я вам ее верну.

– Держи! – сказал герцог. – Но не смей соваться внутрь!

– Что вы, что вы, не буду.

И сбир положил табакерку в карман.

Пройдя несколько метров, он подал знак одному из слонявшихся по набережной лаццарони и, проходя мимо, незаметно передал ему табакерку герцога. Лаццарони и сбиры часто находят общий язык: одни крадут, другие помогают им в этом.

Внезапно сбир воскликнул:

– Ах! Боже мой!

– Что такое? – спросил герцог.

– Ваше превосходительство!..

– Ну что еще?

– Этот мерзавец, что уносит ноги…

– Да говори уже…

– У него…

– Да что же, скотина?

– …ваша табакерка. Он вытянул ее у меня из кармана.

Разъяренный, герцог кинулся было вслед за лаццарони, но сбир его остановил:

– Но как же наше задание? – сказал он и внезапно воскликнул: – Вон, вон они!

В самом деле, к ним приближались Паоло и Вендрамин, сопровождавшие, пусть и на внушительном расстоянии, маркизу.

Исходя из того, что сказали агенты, герцог ожидал увидеть мужчину крепко сбитого и дородного, но, зная страсть неаполитанцев к преувеличению, не предполагал, что придется иметь дело с настоящим феноменом.

Однако же Вендрамин оказался столь огромным, что герцог, смерив его взглядом, только и смог вымолвить: