Виктор Зонис - Идальго Иосиф

– Ваше высочество, простите, но люди могут прибывать уже сегодня. Что делать им до того, как вы сообщите о своем решении?

Герцог удивленно посмотрел на Иосифа:

– Что делать? Ждать! За городом. Каждый въехавший в город без разрешения будет строго наказан. Лично тебя это, разумеется, не касается.

– Но… – Иосиф, не обращая внимания на Бенвенутто, делавшего ему страшные глаза, оставался на месте. – Но…

– Никаких «но»! – Зарычал Герцог, на глазах багровея. – Вы ждали тысячи лет, подождете еще неделю. Это все!

Иосиф низко поклонился уже в спину герцогу и, легонько подталкиваемый Бенвенутто, покинул дворец.

– Ну ты даешь, брат! – Бенвенутто, несмотря на холодную погоду, вытирал платком капли пота со лба. – Ну, ты даешь! Я думал, он тебя убьет!

Иосиф неожиданно громко рассмеялся, и, глядя на перетрусившего итальянца, произнес:

– Не убьет. – Он резко оборвал смех. – Нас больше никто не убьет. А столько денег этот кабан в жизни своей не видел. Испания научила нас многому: мы теперь будем платить только за то, что нам действительно нужно и важно, за то, за что действительно стоит платить, – закончил Иосиф, уже сидя в седле.

– И ты, тоже не бесплатно, поможешь во всем этом разобраться.

Прошло уже больше месяца, но от герцога не было никаких известий. В получасе ходьбы от города, на большой лесной поляне, образовался лагерь. Здесь собралось около двух тысяч человек, ждущих разрешения на поселение. Среди пестрых, беспорядочно раскиданных шатров и навесов, бегали дети и, привлеченные запахом готовящейся пищи, неизвестно откуда взявшиеся собаки. На многие километры, слегка приглушенный деревьями, разносился гул многоголосой, шумной людской массы, собирая, как пчел на запах цветочной пыльцы, окрестных жителей. Те, стоя на почтительном расстоянии, с интересом смотрели на суету этого неведомого, странно одетого, шумного и веселого, даже в печали, диковинного библейского народа. По лагерю сновали герцогские писари, пытаясь, навести порядок и переписать людей по именам и по семьям. Для немцев, тяжело произносимые и еще тяжелее записываемые еврейские имена были настоящей мукой. Да и лица – смуглые, заросшие густыми, черными бородами, казались совершенно одинаковыми. Писари, одуревшие от звуков чужой, гортанной речи, все же не забывали о своем интересе: они продавали за полновесные испанские монеты воду, соль, сахар. Важно, ни слова не понимая, выслушивали просьбы, упреки и требования.

– Запиши, запиши меня и еще восемь человек моей семьи. Я – Давид из Кордобы, – пожилой еврей дергал писаря за руку, суя в нее мешочек с деньгами. – Запиши меня в Кельн.

Чиновник многозначительно кивал головой и быстро прятал деньги в раздувшиеся карманы, – уже раздираемый на части другими просителями.

– И меня, меня тоже в Кельн! Я – Иуда из Сарагосы, обязательно запиши! Давид мой брат, и я хочу жить с ним рядом.

И деньги опять делали свой извечный оборот – из рук в руки, из кармана в карман, от тела к телу.

Лагерь жил своей жизнью, ожидая от власть предержащих решения своей судьбы.

Иосиф – измученный, осунувшийся и похудевший за этот бесконечный месяц, был в ярости. Он знал упрямство и неуступчивость своих собратьев, но это переходило все границы.

– Рабби! – Устало сказал он. – Вы что-то путаете, рабби! Я такой же, как и вы, и я один из вас. Я в том же положении, что и все остальные. И меня тоже, заметьте, никто сюда не звал. То, что я делаю, я делаю по доброй воле и это все, что я могу! Герцог молчит, он набивает цену, он ждет, когда нам всем станет невмоготу и мы развяжем свои кошельки. Надо терпеть, он все равно пустит нас в город. Ему нужны наши деньги.

– Терпеть!? – Рабби визжал, брызжа слюной. – Мы терпели всю жизнь! Наши отцы и деды терпели! – Он глотал слова и захлебывался ими от возмущения. – Мы терпели в Египте и Вавилоне, мы терпели в Ассирии и Персии, – он загибал пальцы, – а теперь мы терпим в этом вонючем, сыром лесу! Тебе легко говорить, Иосиф. Ты всегда жил, как король, а теперь живешь, как бог! Мы заживо гнием под дождем, а ты утешаешься в объятиях своей жены в собственном доме! И ты призываешь нас терпеть? Где твой страх перед богом, Иосиф? Людям негде помолиться. У нас нет даже нормальных отхожих мест! Лучше было умереть там, дома, в Испании, чем жить здесь, в лесу, на глазах у этих грубых гоев, рассматривающих нас, как диковинных зверей. Иди к герцогу, Иосиф, иди и обещай все, что хочешь, – только пусть скорей закончится этот лагерь. У нас уже умерло двенадцать человек, и мы не смогли даже похоронить их по обряду! – Раввин, наконец, выдохся, сел прямо на землю, зло и одновременно просительно глядя на Иосифа.