Лейла Салем: Два брата: век опричнины

– Поджигай, мне доносчики не нужны.

Александр усмехнулся, но так, словно желал заплакать, Петр кашлянул в кулак, но ничего не сказал, и только один «медведь» довольно присвистнул и с помощью огнива выжжег искру. Маленькое пламя разом метнулась по деревянным ступеням крыльца вверх, захватывая все больше и больше пространства. Затрещали бревна, из дома донеслись истошенные крики. Мужчины отбежали в стороны, дабы пламя не жгло их лица. На руках Александра заплакал младенец и задергался всем телом. Молодой человек на ухо прокричал Никите Федоровичу:

– Отец, возьми крикуна, сил больше нету!

– Погодь, сыне, не сейчас, – махнул на него рукой князь.

Разбушевавшееся пламя, подхватываемое ветром, рвануло вверх, со второго этажа посыпались осколки выбиваемых стекол, затем в раме показалась несчастная вдова. Размахивая руками, она кричала:

– Люди, помогите! Горим!

Ее трое детей – две девочки и мальчик, громко заплакали, умоляя ее сделать хоть что-то. Черный дым ворвался в комнату и обдал несчастных зловонным запахом. Женщина, не долго думая, схватила в руки самую младшую дочерку и кинула ее вниз. Девочка, пролетая, сильно стукнулась головой о бревенчатую балку и упала за земь уже мертвой, из ее разбитого лба струйкой стекла алая кровь, зловеще блестевшая на солнце. За ней спрыгнули вниз брат и сестра, но и их постигла несчастная участь – они упали прямо на горящие доски.

Постепенно огонь окутал весь дом, обломки кровли начали разлетаться во все стороны. Стены покосились и дом рухнул под тяжестью бревен, похоронив под собой четыре обугленных тела. Черный зловонный дым поднялся ввысь, улетая все дальше и дальше к небу. Идущий по извилистой деревенской тропе крестьянин ссо своей бабой увидел вдалеке черный столб. Поначалу он решил, что это горит лес, но приглядевшись, он увидел, что дым поднимается на голом холме, на котором виднелось что-то наподобие забора. Крестьянка неистово перекрестилась и проговорила:

– Господи, да что же там случилось?

– Надо бы мужиков крикнуть да разобраться во всем, – ответил ей муж и ринулся к стоящий на окраине покосившимся домишкам.

Черный дым забился в рот и уши. Пятеро мужчин, прикрывая лицо от черной копоти, вышли за ворота, не желая более лицезреть страшное погребение. Александр не обращал уже внимания на плачущего младенца – перед его мысленным взором все еще мелькали тени саженных невинных людей. На отца он не глядел, хотя в душе не осуждал его за содеянное, он вообще никогда в жизни не шел против родительской воли, тем и заслужил любовь и ласку.

Никита Федорович тяжелой поступью, словно постарел на несколько лет, подошел к коню и прыгнул в седло, даже не оглянувшись ни на кого. Он тронул поводья и помчался вниз по тропе, ловя ртом свежий воздух. На душе была пустота, в носу все еще ощущался запах гари, а в ушах раздавались крики жертв, молящих о помощи.

Ветер ласково трепал гриву коня, яркое полуденное солнце ослепляло глаза, все вокруг было зеленым, по голубому небосводу плыли белые пушистые облака, только ничего это не радовало. Где-то позади оборвалась жизненная нить невинных детишек и их матери, погребенных под завалами собственного дома, а на руках сына спокойной дремал младенец. Дальний звук церковного колокола пробил еще раз и смолкл, вокруг сгустилась гнетущая тишина, лишь стук копыт доносился до ушей и больше ничего. Никита Федорович почему-то резко, с какой-то неистовой яростью осадил взмыленного коня и спрыгнул на землю подле речушки. На берегу было прохладнее и потому уставший князь опустился на песок и смочил голову прохладной водой. Капли скатывались с волос и бороды, неприятно прилипая к одежде, но он не обратил на это внимания. Сердце гулко стучало в груди, удары колокольчиков больно били по вискам, казалось, сама совесть теперь мучила его, не давала покоя. Никита Федорович лег на влажный песок лицом вниз, носом ощущая запах зеленых водорослей, выброшенных волнами на берег. Говорить ни с кем не хотелось, даже видеть сына не желал он. Одно было на уме: как можно скорее добраться домой, смыть с себя всю грязь и укутаться с головой под одеяло, под мягкий бок жены. Но пока до осуществления мечты было далеко, тем более, что лошади сильно устали из-за невыносимого зноя.

Легкой поступью сафьяновых сапог Александр приблизился к отцу и наклонился над ним, в его руках все еще спал младенец.

– Отец, – тихим голосом проговорил он, – отец, с тобой все хорошо?