Лев Жданов - Том 4. Последний фаворит. В сетях интриги. Крушение богов

Вместо навоза — грязью, кровью и потом удобрен слой черной земли…

И чудится Семирамиде Севера, что так же быстро может увянуть блестящий цветок, как вызвала она его к жизни ценою многолетних дум, напряжений, труда…

Уйдет она — и рухнет многое. И многих погребет под своими развалинами…

А не все ли ей равно! Ее тогда не будет…

И, только устало склоня старую, седую голову, повторяет эта великая артистка на сцене всемирной истории:

— Только бы не упасть, не свалиться самой раньше времени… А упасть и умереть! Да и скорей бы уж это… Я так устала! — совсем тихо добавляет она.

Как будто боится, что судьба подслушает это невольное желание души и исполнит его.

Судьба подслушала…

4 сентября было собрание в Эрмитаже.

Довольная известиями, полученными от Суворова, императрица казалась очень весела.

Под конец вечера, встав из-за карт, она обходила гостей, а за ней ковыляла дура-шутиха Матрена Даниловна, несмотря на свою показную глупость, хорошо умевшая уловить, что толкуют в простом народе. Успевавшая собирать все столичные сплетни и подносить их Екатерине, которая очень чутко прислушивалась и к дворцовым «коммеражам», и к говору народной толпы.

— Вот потасцили угодника, — сюсюкала Даниловна по поводу перенесения новых мощей. — Потасцили, словно утопленника, волоком… А надо было на головусках понести, как по старинке, по законю… Илоды немецкие!.. Все не по-насему делают, Кателинуска!..

— Правда твоя, Даниловна. А что про грозу говорят, не слыхала?

— Пло глозу, что была по осени? Глозное, говолят, цалство будет…

— Какое грозное царство? Чье?

— Бозье… Бог судит цалей и псалей станет… И будет ево глозное цалство!

— Глупости ты болтаешь…

— Ну, Кателинуска, ты очень умна… Уз больно возносисься… Гляди, нос лазсибес, как давеца с лесеньки; цубулах, гоп-гоп-гоп… Покатилась-поехала наса кума с олехами…

— Ну, поди, ты надоела мне…

— Пойду, пойду… И то не ладно… Баиньки пойдет Даниловна… Пласцай, Кателинуска…

— Что прощаться вздумала, дура? Никогда того не было… — с неудовольствием кинула ей государыня и дальше прошла.

Вдруг из боковых дверей показался ряженый, коробейник.

— С товарами, с ситцами… С разными товарами заморскими, диковинными! К нам, к нам жалуйте… Вот я с товарами!

— Ну, пожаловал! — узнав голос вечного затейника Льва Нарышкина, радостно отозвалась императрица. — Иди, иди сюда! Показывай вот молодым особам, какие у тебя новиночки… Да не дорожись смотри…

— С пальцем — девять, с огурцом — дюжина! По своей цене отдаю, совсем даром продаю. Чего самой не жаль, то у девицы я и взял… А дамы что дадут — я тоже тут как тут! Атлас, канифас, сурьма, белила у нас, покупали прошлый раз… Вот вы, сударыня! — указал на Екатерину старый балагур.

— Врешь… Эй, велите подать льду… Сейчас докажу, что не нужно мне такого товару. Себе лицо обмою, тебе нос приморожу, старый обманщик, клеветник… Неправдой не торгуй! И без тебя ее много…

— Пожалуйте, молодки, нет лучше находки, как мои товары… — зазывал Нарышкин с манерами заправского коробейника.

Его окружили. Он сыпал шутки и остроты.

Все смеялись, и государыня чуть ли не больше всех.

Подошел Андрей Шувалов.

— А вот и вы, граф! Пожалуйте, пожалуйте, — делая глубокий реверанс, пригласила его императрица.

— Жалую, жалую. Всегда рад жаловать к веселью, ваше величество, матушка ты моя!

И глубоким, низким реверансом, по-женски ответил на реверанс государыни.

Хохот раздался вокруг.

— Но, господа, напрасно смеетесь. Мы с графом старые друзья… Сколько… лет?.. Или не говорить количества?.. Не скажу… Много лет с ним знакомы… Можно нам и пошутить друг с другом… Однако, — вдруг бледнея и сводя брови, сказала она, — от хохоту, видно, снова колика вступила в меня… Генерал, дайте руку… На покой пора… Веселитесь, друзья мои… Покупайте, торгуйтесь только с этим старым плутом… Он вас надует, гниль продаст втридорога, — шутя на прощанье, погрозила Екатерина Нарышкину концом своей трости.

— Я со старших пример беру, матушка, — на колкость колкостью ответил куртизан.

Екатерина ушла. А смех и веселье долго еще не умолкали в покоях ярко освещенного Эрмитажа.

Фаворит далеко за полночь ушел от государыни и послал к ней Перекусихину.

— Подежурьте уж при матушке, Марья Саввишна. Все неможется ей, — попросил встревоженный фаворит, не сумевший совершенно облегчить нездоровья своей покровительницы.